Вместо слов у него вырвалось что-то нечленораздельное, ведь он ещё не до конца отошёл от вчерашнего, да и обстановка была напряжённой.

Однако господин Кадаврус не стал настаивать, чтобы Саймон смог сформулировать хоть сколько-нибудь внятный ответ. Посчитав, что бессовестному Саймону просто нечего сказать, он заговорил снова:

– И чем же ты отплатил мне и другим? Всем, кто заботился о тебе всё это время? Драугу, Агриппине, мистеру Роджеру? Ты ни разу не сказал спасибо за то, что Агриппина готовит тебе еду. Ты ни разу не помог Драугу сделать уборку в доме. Ты ни разу не спросил о моём здоровье. Вместо этого ты дерзишь Агриппине, кривляешься перед Драугом, мешаешь работать мне, дразнишь мистера Роджера и других наших посетителей.

Саймон совсем сжался в комок, в его голове жужжало и звенело, несмотря на недавние водные процедуры. Он даже подумал, что лучше бы он вовсе не просыпался.

– Ты, Саймон, – укоризненно чеканил господин Кадаврус, – потерял всякую совесть. Твоя жизнь – это сплошные развлечения, хамство и наглые выходки. Я не сильно преувеличу, если скажу, что половина города тебя ненавидит!

Саймон знал, что это правда. И боялся этого. Конечно, большинство посетителей господина Кадавруса остаются крайне недовольны Саймоном и его выходками, но в глубине души альраун надеялся, что они забывают о нём почти сразу, как покидают дом прозектора.

– Но вчера ты перешёл все допустимые границы! – повысил голос господин Кадаврус. – Ты не уважаешь ни меня, ни нашу семью, ни наши устои! А значит, тебе нечего здесь делать!

Речь прозектора, кажется, подходила к концу и приобрела совсем уж неприятный оборот для альрауна. Он жалобно посмотрел на своего покровителя, но тот и глазом не моргнул, источая праведный гнев.

– Я ставлю тебе ультиматум! – заявил он. – Пока ты не осознаешь всё, что я сейчас тебе сказал… Пока ты не научишься уважать всех, кто рядом, я не пущу тебя на порог этого дома! Можешь вернуться к своим вчерашним проходимцам, с которыми ты посмел явиться сюда посреди ночи, и жить у них. Ты увидишь, что на самом деле тебе там не рады. Никто не станет терпеть твои выкрутасы, поверь мне. Тебя тут же выгонят и оттуда. Поэтому мой тебе совет – подумай над своим поведением. Хорошенько подумай. Посмотри, как живут уличные бродяги, а потом вспомни, как жил ты в этом доме. Вспомни, как жалко ты выглядел, когда я нашёл тебя. Тогда совесть, может быть, вернётся к тебе, если она вообще у тебя была, и я смогу принять тебя обратно.

С этими словами господин Кадаврус встал из-за стола и попросил Драуга накормить Саймона лёгким завтраком, дать немного мелочи на всякий случай и выдворить за порог. А сам накинул свой клетчатый пиджак, взял трость и вышел из дома.

Стоит ли говорить, что уже спустя час из дома господина Кадавруса вышел и Саймон? Точнее сказать, он был насильно выставлен наружу, в промозглое кошмарное утро. Драуг был на редкость исполнительным дворецким. Особенно если дело касалось наказаний для Саймона.

– Где ж мне искать эту совесть? – недоумевал альраун. Он был необразован и по природной своей глупости зацепился за оброненную господином Кадаврусом фразу про потерянную совесть, которая, конечно, была всего лишь метафорой. Решительно не понимая, что ему дальше делать, он снизу вверх смотрел на Драуга, казавшегося ему сегодня необычайно большим и пугающим. Широкоплечий упырь-дворецкий выпроводил его за массивную чёрную дверь в виде полуарки и в ответ на глупый вопрос альрауна обронил с ехидной улыбкой:

– На бороде!

Обнажив кривой клык, он уже хотел захлопнуть дверь с серебряным молоточком в виде чьей-то печальной физиономии, но Саймон изо всех сил схватил его за руку.