Признаюсь: я отвесил ей и вторую затрещину. После чего стоило бы живописно отвернуться и уйти, но случилось странное – моя левая рука отяжелела, нагрелась и словно приросла к щеке Июнии. Одновременно я почувствовал резкую боль в ноге. Опустив глаза, я понял причину – ставшая кошкой Смоуки до крови вцепилась мне в щиколотку.
– Сдурела?!
Кошка не разжимала зубов. А глаза Июнии открывались все шире. Моя левая ладонь заискрилась – и по лицу сестры побежали тени, словно кто-то рядом то светил на нее фонариком, то заслонял свет ладонью. Еще это было похоже на поплывшее изображение на старых телевизорах, похожих на коробки – я такой видел давным-давно у покойной бабушки…
– Отдать добровольно менее больно, чем когда у тебя забирают силой! – наставительно произнесла Адельгейда:
– Не правда ли? А если я применю «гнев валькирии», то потом могут выпасть волосы…
Зубы Смоуки выпустили из меня еще немного крови. Пальцы моей левой руки закололо.
– Да подавись! Отстаньте от меня! Пренти туаре! Пренти ко ми стато патроно! – Июния словно выплевывала в меня непонятные слова. Глаза её горели жгучей ненавистью. Кончики моих пальцев вспыхнули. Сестра вскрикнула и с усилием оторвалась от меня. А я вдруг понял. Я разом до фига чего понял!
– Этот язык – эльфийская лингва, универсальное наречие моей расы. Она сказала «забери своё – возьми то, что я хранила по воле отца», да?
– Именно так, – излишне громко ответила Адельгейда. Хотя… Нет, она не заговорила громче. Это все звуки вокруг меня стали громче. Я услышал шум ветра на улице, звуки падающих снежинок, чьи-то далекие шаги. Услышал дыхание Хранителей во дворе. Ощутил запах страха Июнии и запахи взаимного влечения между какими-то котами и кошками в доме… Словом, у меня будто сняли с глаз очки с тусклыми стеклами и вытащили затычки из ушей. По другому не могу описать то, что случилось со мной. Я прозрел и услышал, учуял. Я стал самим собой.
– Зеркало, быстро! – крикнула кому-то Евлалия. Кажется, вернувшийся Бруно вытащил из камина ростовое зеркало – наподобие тех, что бывают в примерочных.