Страшно стало засыпать. Я боялся очнуться с ножом в груди и увидеть над собой белую маску с пустыми прорезями.

Так мне было страшно, что я соорудил себе подобие бронежилета. Нашёл на свалке сковороду, обвязал верёвками и сделал лямки. Надевал эту защиту на ночь. Спать с ней было тяжко. Не привык даже со временем, но зато мой сон стал чуток. Казалось, я сразу замечу, если меня кто-то коснётся.

Иногда мне слышался во сне скрипучий смех. Малиновый коротышка был рядом, хотел ко мне подобраться. Почувствовав его присутствие, я сразу покидал то место.

Никогда бы с ним больше не видеться…

В ночь нашей последней встречи я пролез через забор на территорию старого детского лагеря. Там стояли летние фанерные домики вроде дачных. Было видно, что я не первый бродяга, который их нашёл.

В одном домике была кровать с матрасом и подушкой. С улицы веяло теплом. Я так хорошо устроился, так крепко уснул, что, наверное, захрапел во сне, открыв рот.

Я почувствовал, как острые ногти вонзились мне в язык у самого корня, и немедленно проснулся. Пальцы с силой дёрнули. На миг стало невыносимо больно.

Я попытался ощупать рот языком и вдруг понял, что у меня больше нет языка, а горло наполняется кровью. Мне надо было её сглатывать или сплёвывать, чтобы не захлебнуться. Но и то и другое стало почти невозможным.

Рядом с кроватью стоял малиновый коротышка. Он вздрагивал, всё никак не мог набрать достаточно воздуха, чтобы рассмеяться. Так ему было весело от моих мучений. В его пальцах висел мой язык.

– Нечего было про нас болтать кому ни попадя! – коротышка наконец рассмеялся.

А я даже простонать не мог. Дышал носом. Кровь пузырилась и в ноздрях.

В комнате была и та девушка в белой маске. Она теперь не ползала на четвереньках, а стояла на двух ногах.

– Ну-ка, дочка, примерь себе! – Оливий отдал мой язык девушке.

Она приподняла маску, на секунду явив своё израненное лицо. Заглотила кусочек плоти, будто съела, и тут же произнесла что-то неясное. Мой язык явно прижился у неё во рту.

– Вот, хорошо! – обрадовался коротышка. – И глаза я тебе тоже достану. У меня уже есть один на примете. Пойдём, дочка, пойдём!

Они пролезли в пустое окно, оставив меня одного. Я думал, что умру…

Вы когда-нибудь испытывали желание посмотреть в глазок просто так? Не потому, что вам показалось, будто кто-то стучал, и не потому, что услышали какие-то звуки за дверью, а просто ради интереса: не происходит ли чего в подъезде?

Вы идёте через прихожую, проходите мимо двери, и хочется глянуть в глазок просто так. Знакомо ли вам это желание? Можете вспомнить, делали так хотя бы раз?

Я бы вам не советовал! У меня была такая привычка, и я за неё поплатился. Хотя, возможно, я не мог этого не делать. Это было компульсивным действием, ритуалом, навязчивым поведением: я шёл из комнаты в кухню – и смотрел в глазок, шёл из кухни в комнату – снова смотрел в глазок, шёл в туалет – надо посмотреть в глазок, шёл обратно – надо посмотреть ещё раз.

Я и не задумывался, о чём может говорить этот симптом, да и что это вообще может быть симптомом, ведь это такая мелочь. Все мы живём в неидеальном мире, где полно стрессов и тревожных событий.

Смотреть в глазок мне было незачем. Я живу на последнем, девятом, этаже, через него никто не ходит. Соседей на площадке нет, напротив меня только одна пустая, незаселённая квартира, в которую, похоже, никто не собирается въезжать. Да и подъезд у нас тихий. У меня не было никакого повода то и дело смотреть, что там происходит.

Вид пустой площадки успокаивал меня, избавлял от зуда в голове, пока однажды я не увидел за дверью «гостя».