Становиться невидимой я не хотела, чтобы не тратить попусту силы: ещё неизвестно, когда еда попадётся в капкан.

Для начала я решила прогуляться до Лопатинского сада, по которому бродило много семей. Пугать детей было легче: дохнул холодом – они задрожали от предчувствия, ущипнул за бочок – они испуганно озираются, укусил за пяточку – они уже визжат. И страхи детей всегда ярче, единого цвета, насыщенней. Но таких детей не пускают в заброшки. Поэтому приходилось довольствоваться большими детьми – подростками, которые наперекор взрослым зайдут в самую страшную и запретную дверь.

Сад дышал и жил. Сад был настолько активным, что раздражал до трясучки. Зло глянув на довольную семейку из папы, мамы и двух ребятишек, которые кормили овсяной крупой уток возле пруда, я, недовольно топая, пошла дальше. Искать одиночек матерей или отцов, и чтобы ребёнок был один – если их уже двое, то и бояться они начинают меньше, хоть и делают вид, что это не так.

Как назло, одиночки никак не попадались. Сад кишел детьми и их родителями, но все были при делах. Никто не отходил в отдалённые уголки. Хотя, даже там было тьма народу. И как люди не устают друг от друга.

Не найдя детишек, я решила, что пора искать подростков и нашёптывать, и зазывать, и увлекать пока есть силы.

– Делать нечего, – ныла какая-то девчонка лет пятнадцати наверняка подруге. Они сидели на лавочке в полукруглом проёме крепостной стены и еле видно сияли красноватым. Став от них неподалёку, я приготовилась. – Даже сходить некуда.

Заброшка.

– М-да, точняк, – ответила вторая. Нахмурилась, будто задумалась. – Мы уже всё облазили…

Чайник.

– Слушай, – проговорила первая, тряхнув головой. Осмотревшись и не заметив на себе ничьего внимания, я продолжила подслушивать: – может опять в Чайник слазим?

 «Опять?» – я усмехнулась. Уже и не помнила этих девочек. Совсем перестала запоминать людей, что забегали. Да и зачем, они слишком быстро менялись. Хоть я и замечала некоторые сходства с приходящими подростками раньше и спустя десятки лет: наверняка это были дети тех, кто наведывался ранее.

– Да ну, – отмахнулась вторая, и я напряглась. Какой «да ну»! А есть кто мне принесёт? – Там было не так страшно, как рассказывали. И везде эти битые кирпичи, да тупые граффити.

– Хм, да, – поникла первая. Да что б их!.. – Но мы днём ходили, может, в этот раз вечером залезем? Или вообще ночью.

Хотелось подбежать и расцеловать девочек за то, что они нашли решение моей проблемы. Теперь главное, чтобы девочки не соскочили. Люди переменчивы и пугливы: могут опасаться даже мыслей. Но я верила в первую девочку, которая с энтузиазмом приосанилась.

Что ж, мои золотые, теперь я просто обязана приготовить для вас первоклассный аттракцион, который не забудет никто из нас.

На радостях я решила побаловать себя сладкой ватой. Вкуса и насыщения я не чувствовала, но она интересно таяла во рту и имела смешную пушистость, напоминая скопившийся свежевыпавший крупный снег.

Возле лотка не было покупателей. Продавщица читала книгу и чему-то оттуда усмехалась.

– Здрасьте, сладкую вату, пожалуйста, – выпалила я, пристально глядя на продавщицу. Привлекала внимание, завораживала, притупляла.

Продавщица неторопливо подняла глаза. Посмотрела вначале мне на голову – и что им каждый раз не нравятся мои волосы? Потом перевела взгляд на кофту – пора уже менять одежду, а то с этими тряпками, на которые смотрят чаще, чем мне в глаза, я разучусь заморачивать людей. Медленно встала и, презрительно-удивлённо выгнув брови, скривила губы, увидев цветастый платок, который был у меня на поясе вместо ремня, и сапоги.