Мать с отцом поехали туда. Денису уже наложили швы и повязки. Выглядел он нормально, хотя и был немного бледен.

– Кто были эти люди? – спросил Илья.

– Не знаю, папа, не знакомые. Да в темноте и не видно.

– Зачем ты остановился?

– Я думал, нужна помощь, что-то случилось.

Анна ничего не говорила, она лишь обнимала сына и плакала.

Лена была в реанимации, посетителей туда не пускали. Врач сказал, что у неё на теле многочисленные гематомы и ссадины. Пациентка находится в состоянии посттравматического шока, после операции необходимо обследование у психиатра… Родители поехали домой, собрать вещи. Илья понимал, что сюда они уже не вернутся. На Анну смотреть он боялся, та сидела в машине оцепенев, глаза словно потухли, резко выступили морщины. Она разом постарела.

Дом встретил своих хозяев неприветливо, словно стал за эти несколько часов чужим. В гостиной горел свет, за столом сидела Валентина, она продолжала праздновать.

– А, приехали, – Валя встала навстречу супругам, но её качнуло и повело в сторону дивана. – Где вы были?

– В больнице, – ответил Илья.

– А кто заболел?

Анна пошла наверх собирать вещи, а Илья опустился на стул, пустым взглядом рассматривая стоявшую на столе бутылку коньяка.

– Эй, зятёк, налей-ка рюмочку, – подала голос с дивана сестра жены.

Зябликов открыл бутылку, налил в одну стопку, потом в другую.

– За юбилей! – провозгласила тост свояченица.

Илья выпил молча… Лишь только начало светать, Зябликовы погрузили чемоданы в машину и тронулись в путь. Больше в Зябликово они не возвращались.

После разрешения врачей на перелёт, родители отвезли Лену в Германию. Там, в частной клинике, доктора начали бороться за её психическое здоровье. Девушка бессвязно говорила, никого не узнавала, вернётся ли её разум в норму, было не известно. Денис остался в Питере, через некоторое время туда поехал и Илья. Надо было решать вопросы по ликвидации бизнеса.

В порту работала комиссия из Москвы, в состав её входили и прокуроры. Были найдены нарушения, против Зябликова возбудили уголовное дело. Илья позвонил в правительство, Ступину. Секретарь соединил с ним не сразу, пришлось несколько дней ожидать. Наконец, зампред взял трубку.

– Александр Иванович, это Зябликов из Питера. Тут у меня неприятности, прокуратура обложила, придираются по мелочам, дело возбудили.

– Да, Илья Аркадьевич, я в курсе, но ты сам виноват. Тебе предлагали хорошие условия, но ты решил показать норов. Чего же теперь обижаться?

– Александр Иванович, но что мне делать? Могу я рассчитывать на Вашу помощь?

– Что делать, говоришь? Уезжай за границу, отсидись там.

– Но я и этого не могу, с меня взяли подписку о невыезде.

– Извини, дружок, ничем помочь не могу. Маховик запущен… да и не я всё это решаю. Сам понимаешь, кому ты перешёл дорогу. Извини, брат, дела.

И он отключился… Зябликов попробовал по телефону связаться с Русаковым, фактическим владельцем Грифона, но это не удалось. Тогда Илья решил ехать к нему сам. На Московском вокзале Зябликова задержали. Меру пресечения изменил суд, теперь ему оставалось дожидаться окончания следствия в тюрьме.

На одном из свиданий у Зябликова с адвокатом произошёл следующий разговор.

– Ну как Вы, Илья Аркадьевич, всё в порядке?

Шутихин Эдуард Соломонович слыл хорошим адвокатом. Он специализировался на делах экономической направленности, защищал многих известных бизнесменов.

– Как питание, хорошие ли отношения с сокамерниками?

– Эдуард, Соломонович, меня сейчас это не волнует. Ни питание, ни сокамерники, тут всё в порядке. Меня волнует моя судьба, как мне побыстрее оказаться на свободе.