Отведя младшеньких в спальню, она решила таким образом защитить их от громогласной молвы, обрастающей чудовищным слухами. Ведь пока никто толком ничего не знал.

– Эми? Займи брата, – попросила она сестру и, захлопнув дверь комнаты, выбежала из дома.

Девушка не могла избавиться от нервной дрожи, охватившей её бледные пальцы, как и от зудящей сдавленности в области груди. Матери не было, и она не знала, известно ли ей хоть что-нибудь о пропаже отца.

О произошедшем Сэл узнала от мальчишки, что пробегал мимо их дома, и своим встревоженным видом наверняка напугала его. Но он говорил правду, он не мог такое придумать.

Она забыла совсем обо всём, кроме этого ужаса, пришедшего непрошеным гостем к ней на порог, даже о том чёрном пакете, отнятом встревоженным отцом прямо из её рук. Лишь тревога пульсом билась в набухших висках, да так, что подкашивались ноги.

Первым делом напуганной ланью Сэл побежала вдоль берега, пытаясь увидеть в воде хоть что-то необычное. Возможно, они ранены, и им нужна помощь, или же, при самом пугающем стечении обстоятельств, их утопленные тела унесло подводным течением в море. Она старалась не думать о таких ужасных вещах, но они, словно пули, пробивались в её пульсирующее сознание.

«Боже, как только придёт ночь, поиски прекратятся, – думала девушка, и слёзы сами собой накатывались на её покрасневшие глаза. – Он ушёл рано, даже не позавтракал», – выла она, крича во весь голос: – Отец!

Но ответа не было. Ни молитвы, ни долгие поиски не могли вернуть ей родного человека. Бог был степенным и слепым.

Она выбилась из сил, и ей ничего не оставалось, как вернуться домой, к недоумевающим Эми и Генри.

– Они одни и наверняка напуганы, – тревожилась она. Но только часть этого предположения оказалась верной.

Мать, вернувшись раньше неё, не стала утаивать от детей новость об исчезновении их отца. Они вместе с ней, в один голос, выли белугами, обнявшись на просевшем диване. А Сэл, застыв в проёме бледной молью, созерцала всё это и не могла пошевелиться.

– Он жив. Он жив, – твердила она. – Успокойтесь! Ведь не ясно ничего!

Но Мари почему-то была непоколебимо уверена в смерти своего мужа. Она не могла успокоить себя, а детей тем более.

Где-то там, на окраине деревушки, разрывалась в слезах и Клер Фостер, и она, наверняка, была совсем одна.

Свет зажжённой керосиновой лампы освещал лишь четверть комнаты, где они находились. И от теней, упавших змеями на стены, лица скорбящих детей казались жуткими и размытыми.

– Как всё произошло? – прошептала Сэл и, устремившись к матери, присела перед ней на колени.

Мари, вытирая руками слёзы, неразборчиво что-то лепетала. На её мокром платье, словно малые котята, копошились осиротевшие дети.

– Они уплыли в лодке! Они пропали! Их тел нет!

Сэл, припавшая к её ногам, с душою наизнанку, хотела, чтобы мать успокоилась. Но до спокойствия было далеко. Она ничего не разобрала из сказанного и, больше ни минуты не ожидая пустых объяснений, что в совокупности со слезами были совершенно непонятными, встала с покрасневших колен. Выскочив из дома, словно бешеная фурия, она устремилась со всех ног к той, что, возможно, всё знала, к Клер Фостер, чей дом, без преувеличения, в эту ночь полнился такими же стонами и криками.

Добравшись до обители Фостеров, она увидела в их запотевшем окне человека в форме, ведущего беседу с юной и уже отчаявшейся Клер. Она не знала о произошедшем практически ничего. Старый полицейский делал какие-то пометки в своём блокноте и вновь задавал рыдающей Клер порою леденящие вопросы.

Наверняка после этого он посетит дом Дженсенов, но вряд ли получит от Мари хоть какие-то внятные ответы.