Но в современном татарском языке есть слово «сюнче» – буквально означает «тот, кого направляют, или кто приходит с доброй вестью». Таким образом, и слово «сюаньчай», означающее посланника, можно найти в современном татарском языке: у татар доныне существуют выражения «сюнче жибэр» («направь человека для оглашения, сообщения»), и еще «сюнче килде», что значит «пришел человек с доброй вестью». Выражения эти применяются в повседневности, и маловероятно, что его могли усвоить носители другого языка – поэтому в язык халха и не перешло слово «сюнче», в отличие от слова «эльчи», «ильче» (посол), и некоторых других татарских (и общетюркских) слов, имеющихся в их языке и ныне.

Вот еще пример того, что слово, похожее на халха-монгольское (В. П. Васильев записал его русскими буквами как «би»), было переведено им именно как халха-монгольское местоимение «я». Посмотрим, какое в результате подобного перевода получилось словосочетание.

Перевод текста Мэн-хуна В. П. Васильевым: «Я сам, при свидании с их регентом, императорским наместником, великим князем Мухури, слышал, как он называл себя всякий раз татарским человеком; да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «я» (би)…» (17, 220) (выделено мной. – Г. Е.). Если текст перевода воспринимать буквально, однозначно следует, что представители правящего слоя у татар Чынгыз-хана для обозначения своего социального статуса применяли почему-то местоимение «я». Но, судя по смыслу приведенной фразы Мэн-хуна, правильнее было бы предположение, что слово «би» означало вовсе не местоимение «я» на языке татар Чынгыз-хана, а являлось именно социальным термином, присущим «вельможам и главнокомандующим». В. П. Васильев указал в скобках оригинал слова из текста Мэн-хуна (би), очевидно потому, что вовсе не был уверен в переводе этого слова на русский язык как местоимения «я». Сохранив это слово в оригинале, он оставил нам ценнейший факт – есть подобное слово (би, бий) в татарском языке, хорошо известное в татарских исторических источниках и в литературном языке. Переводится как «достойный, знатный и благородный человек», примерно аналогично слову «князь» либо «рыцарь»[39] (42, 14), (105, 92).

Теперь прочитаем текст перевода не заменяя слово «би» местоимением «я». Получится связное словосочетание, по смыслу соответствующее всему тексту: «… да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «би»…», т. е., представляясь кому-либо и обозначая свое высокое положение в обществе, вельможи и главнокомандующие татар Чынгыз-хана называли себя именно словом «би» («бий»).

Приведем примечательный факт из одного письменного источника по истории Улуса Джучи, известного ныне под названием «Шаджарат ал-атрак» («Родословие тюрков»). Источник этот был составлен при правлении чингизида из сибирских татар, хана Шейбани примерно в середине XV в. (33, 253) на основе более ранних, «справедливых, правильных и достоверных историй» (102, 202–203).

В «Шаджарат ал-атрак» описывается, как именно отреагировал Чынгыз-хан на неожиданное для него известие о смерти своего сына Джучи, которого он «утвердил на престоле ханства», поручив ему в управление «Хорезм и Дешт-и-Кыпчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест…, вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади». Этого сына Чынгыз-хан «любил больше всех остальных своих детей…» (там же, 203–204): «В момент получения известия о смерти сына Джучи (февраль – март 1227 г.), Чынгыз-хан произносит по-тюркски:

То есть: