Вздохнув напоследок, Рока зашагал прочь от пляжа в сторону дворца своего погибшего друга и союзника. Его многочисленные слуги и сторонники остались, ожидая указаний, наверняка сбитые с толку всем этим промедлением и милосердным обращением с островитянами. Им предстояло много работы, а без Фарахи проделать её мог только он.

За ним следовало несколько его сторонников и телохранителей. Их молчаливая преданность придавала ему хоть какую-то силу. Теперь будущее лежало в его руках. Фарахи мёртв. Но Рока не был совсем уж одинок.

Вокруг него собрались сильные, храбрые люди, готовые сражаться и умирать за своих потомков. Они проследовали за ним из ледяного ада; они пересекли море, которое нельзя пересечь, и достигли большего, чем могли мечтать их отцы и деды. Рока понимал, что должен быть сильным хотя бы ради них.

– Да будет так, – прошептал он, а может, то был его брат. Человек терпит фиаско в двух случаях, говорила ему Бэйла. Когда он сдаётся или когда умирает.

Если Фарахи ошибся и Наран медлит, то Рока ударит первым, и ударит сильно. Подобно Имлеру он соберёт армию аскомских всадников и пронесётся по равнинам, орудуя луком и копьём. Они отправятся грабить бескрайние земли великого континента и сожгут всё, что встретится им на пути, пока враг не научится бояться великанов из-за моря.

Если Фарахи был прав и Наран атакует, он остановит империю при помощи железных бойцов Вола, несокрушимых при осаде, и сломит дух этого «сына неба».

Пусть ему уже и не создать то будущее, о котором он мечтал, но мир можно установить и иными путями. Рока мог бы обратить в пыль будущих завоевателей своего народа. В руинах Нарана люди пепла и песка будут в безопасности. Хотя бы на время.

Он повернулся к своим последователям, чувствуя, как брат наполняет его конечности новой силой. Люди увидели его глаза, затем переглянулись и подобрались, словно готовые к погоне.

Рока чувствовал, как его сознание и дух заключаются в броню, что превосходила любую аскомскую сталь и была прочнее разума, веры, ненависти и любви. У него всё ещё оставалось то единственное, что у него всегда было, то, что ему всегда было нужно. У него оставалась цель.

– За мной, братья, – проревел он. – У нас много работы.

Кейл коснулся холодной окровавленной плоти под одеждой и вспомнил, как умирал. Боль уже забылась. Ощущение, а быть может, и осознание того, что его тело не исцелится, должно было заставить его в панике задыхаться. Однако всё это казалось таким далёким…

Он споткнулся о поросшую травой кочку и чуть не упал. Судя по всему, то, что он был мёртв, не мешало ему ходить.

Гнулись стебли, и он чувствовал их подошвами сандалий. Шаг за шагом он пробирался сквозь туманы разума своего убийцы, а может, шёл по загробному миру или же блуждал в некоем мираже, созданном из мечты о чужом рае или аде.

Вскоре на него обрушились воспоминания о жизни, а с ними нахлынули ярость и скорбь, слившиеся в единое целое, неразделимые, неразрывные, и сдержать их удалось, лишь стиснув кулаки и представив себе тёплый костёр в тёмной ночи. Он ускорил шаг.

Здешний воздух не имел вкуса, а в тумане не было влаги. Но с другой стороны, его тело онемело и одеревенело, и он подумал – может, он теперь в принципе ничего не может чувствовать? От этой мысли он ощутил растущую печаль из-за того, что потерял, – из-за осознания, что больше никогда не сможет никого коснуться и никогда не сможет любить.

Слёзы не пролились из его глаз. Всё это было так неправильно – эта жизнь после жизни. Кошмар наяву, трагедия, пронизанная ужасом. Он знал, что должен чувствовать отчаяние, что должен паниковать, но ощущал лишь жажду мщения. Она назревала медленно, прорастая из отказа принять случившееся и желания это изменить.