В отличие от королевской четы, брак Шарля д’Альбера и Марии де Роган оказался удачным. С присущей ей энергией молодая маркиза де Люинь блюла интересы мужа и выполняла свои обязанности обер-гофмейстерины (должность, созданная специально для неё), в то время как герцогиня де Монморанси сохранила свой пост первой статс-дамы. Двор королевы, находившийся во власти Марии де Роган, был образцом порядка и дисциплины. Но ей по-прежнему не удавалось завоевать расположение Анны Австрийской.
Тем временем Мария Медичи не смирилась с потерей власти и, переехав в Блуа, немедленно начала плести интриги, несмотря на то, что писала сыну о раскаянии и добрых намерениях. Окольными путями она получала письма из Испании, Лотарингии, Италии и вела тайную переписку с самыми неугомонными принцами. Об этом очень быстро узнал Людовик ХIII.
– Я скрыл очень многое из того, что делалось против меня и моего государства людьми, которые утверждали, что делали это с Вашего ведома и служа Вам, – с плохо скрытой угрозой написал он матери.
Прежде всего, король сократил количество визитов в Блуа, усилил наблюдение за городом и его окрестностями и приказал тщательно проверять всех, кто входит в замок и выходит оттуда. Кроме того, на заседании Совета было решено удалить из Блуа главного советника Марии Медичи, о чём сообщили Альфонсу дю Плесси, старшему брату Ришельё. Получив письмо от него, епископ Люсонский не стал дожидаться приказа о ссылке и немедленно уехал из Блуа в свою епархию. Мария Медичи пришла в отчаяние, но, несмотря на все её просьбы вернуть Ришельё, король был непреклонен. Через некоторое время епископ получил приказ короля покинуть Францию и отправиться в папский город Авиньон.
Однако быстрое возвышение Люиня вызвало всеобщую зависть. Враждебность же общества по отношению к королеве-матери сменилась на сочувствие.
– Принцы теперь жалели её и желали, чтобы она вернулась и заняла своё место при дворе, как раньше, – вспоминал Ришельё.
Мария Медичи решила бежать из Блуа, заручившись поддержкой опального герцога д’Эпернона, своего старого друга, который имел авторитет в войсках и пользовался уважением Испании и Святого престола. В шесть утра 23 февраля 1619 года тучная флорентийка кое-как по верёвочной лестнице спустилась из окна своей спальни на дворцовую террасу, а потом её, обвязав верёвкой, словно куль, спустили в ров. После чего королева-мать села в карету, галопом домчавшую её до крепости Лош, где её ожидал герцог д’Эпернон. Оттуда они перебрались в Ангулем.
Король узнал о побеге следующим вечером, когда со всем двором был в Сен-Жермене. Игры, танцы и смех резко оборвались: все немедленно выехали в Париж. Людовик ХIII созвал Совет, он жаждал мести и хотел лично покарать герцога д’Эпернона. Однако члены Совета призывали к переговорам. Францисканец Жозеф дю Трамбле, благоволивший к епископу Люсонскому и имевший большое влияние на благочестивого и набожного короля, сумел убедить Людовика в том, что только Ришельё сможет погасить конфликт и убедить королеву-мать примириться с сыном. Король приказал Ришельё выехать из Авиньона в Ангулем. Одновременно были собраны три армии: одну решили отправить в Шампань, против герцогов де Бульона и де Гиза, поддержавших Марию Медичи, другую – в Гиень, чтобы не взбунтовались гугеноты, а третью Людовик ХIII намеревался возглавить сам.
Однако перед этим, 18 марта, наконец, произошёл переломный момент в его отношениях с женой. Король пришёл к супруге рано, в пол-одиннадцатого, и оставался у неё долго. На сей раз «cum voluptate» («с удовольствием»), облегчённо написал Эроар. Это первое замечание подобного рода, найденное в его дневнике. Другие «добрые знаки»: визиты к Люиню случаются всё реже, король больше не ждёт ночи, чтобы «оказать честь» королеве. 25 апреля он «навещает» её в 10 часов утра – между мессой и заседанием Совета! Двор ликует, не меньшую радость изъявляют Мадрид и Ватикан.