Уверяют даже, что однажды король, которому надоела её наглость, сказал:

– Предупреждаю Вас, что люблю своих фавориток только кверху от пояса.

– Государь, – ответила дочь герцога де Монбазона, – тогда Ваши фаворитки… станут опоясываться посередине бёдер.

Но план коварных заговорщиц с треском провалился: замкнутого и строгого короля раздражали напористые женщины. Другое дело Люинь. На первом же балу юная Мария де Роган овладела сердцем королевского фаворита. Но она происходила из древнейшего и богатейшего рода, а он…

Только после убийства Кончини Люинь решился попросить её руки. Придворные возмущались: неужели сын «безвестного капитана Люиня» посмел мечтать о том, чтобы породниться с принцами Роганами, родственниками Людовика ХIII? Тем не менее, преемник Кончини произвёл благоприятное впечатление на девушку.

– Чтобы ненавидеть господина де Люиня, – говорил один из современников, – необходимо было не видеть его, потому что у него было такое приятное и приветливое выражение лица, что многие враги после встречи с ним превращались в его друзей.

Кроме того, король пообещал сделать поместье Майне близ Тура, приобретённое его фаворитом, герцогством. А Марии де Роган, если она выйдет замуж за Люиня, посулил должность обер-гофмейстерины (главной распорядительницей двора королевы). Последнее, кажется, сильно повлияло на решение честолюбивой девушки. Ещё до свадьбы её ухажёр добился того, что ей было даровано «право табурета», то есть, она могла сидеть в присутствии коронованных особ. И, наконец, преподнёс ей шкатулку с великолепными бриллиантами маршала д’Анкра – подарок, достойный королевы.

Неудивительно, что добродушный герцог де Монбазон, полностью находившийся под влиянием своей пылкой дочери, дал согласие на её брак с Люинем. Свадьба состоялась 11 сентября 1617 года. Однако, как оказалось, семнадцатилетняя красавица не была девственницей. По слухам, её первыми любовниками были красавец конюх и молодой дворецкий герцога де Монбазона, а также его пожилой друг граф де Рошфор. Мария же, заливаясь слезами, поведала мужу о своей девичьей любви к бедному прекрасному рыцарю… погибшему на войне. В общем, Люиню пришлось смириться с этим досадным обстоятельством, тем более, что его жена принесла в приданое вместе со своей красотой огромное состояние. После венчания он отправился с Марией в поместье Лезиньи-ан-Бри, доставшееся ему в «наследство» от Кончини, чтобы провести там медовый месяц. Людовик подарил молодожёнам 500 тысяч ливров, на которые его фаворит приобрёл в Париже особняк Сен-Тома-дю-Лувр для своей молодой жены.

Скучая по Люиню, король, как свидетельствует Франсуа де Бассомпьер, занимался рисованием маленьких картинок, изготовлением моделей и механизмов, для чего в Лувре для него были построены кузнечная и слесарная мастерские, а также игрой на барабане.

– Бассомпьер, – как-то сказал он, – теперь я должен начать упражняться в игре на роге; когда-нибудь я разбужу эхо в моих лесах!

– Сир, – ответил ловкий придворный. – Я не советую Вам такое упражнение. Карл IХ, говорят, разорвал кровеносный сосуд, протрубив в рог!

– Вы ошибаетесь, – быстро ответил Людовик, – этот король был тогда в ссоре со своей матерью Екатериной Медичи и удалил её в Монсо. Если бы король последовал доброму совету господина де Реца и не вернул её, то не умер бы в таком раннем возрасте.

– С того времени, – замечает Бассомпьер, – я озаботился тем, чтобы никогда не упоминать королеву-мать в присутствии короля, обнаружив, что его опасения были вызваны уважением к ней.

Папские легаты, послы испанского короля и великого герцога Тосканского, наоборот, донимали Людовика ХIII просьбами вернуть мать ко двору (им не хватало союзницы в правительстве), но он был неумолим – даже запретил поднимать этот вопрос в Королевском совете. На Новый, 1618 год, Людовик прислал матери подарок – богатую цепь с собственным портретом, который привез Кадне, брат Люиня. Мария воскликнула: