– Я нисколько не запираюсь в этом, – отвечал Берар, бросая вокруг себя обеспокоенные взгляды. – Почему меня ставят напротив месье? Это чтобы он узнал меня?

– Итак, вы не пытаетесь скрывать, что больше часа провели в кафе и там же написали письмо?

Не услышав ответа, комиссар полиции резко спросил:

– Что было у вас в кармане?

– Право не знаю… Книга, верно. Когда я выхожу, всегда беру с собой книгу и иногда читаю на улице.

– Это он! – вскричал контролер омнибусов, которого пригласили войти после трактирщика.

– Где вы видели меня? – спросил Берар.

– На бульваре Курсель… Он шел очень быстро и казался очень взволнованным, разговаривал сам с собой?

– Очень может быть. Я был сильно раздражен на князя и часто в такие моменты разговариваю сам с собой.

– Вы шли домой? – спросил комиссар.

– Домой.

– Почему же вы шли в противоположном направлении от вашей квартиры?

– Я был очень взволнован и, кажется, действительно, прошел мимо своей квартиры, но потом вернулся.

– Разве вы не видели, как я вернулся?

– Да, все верно. – Подтвердил свидетель.

Охранники из парка и продавщица детских игрушек также подтвердили свои показания, но добавили, кажется, что проходивший мимо человек, был выше ростом.

Комиссар раздумывал несколько минут. Ему пришла в голову мысль: не ищет ли он двух людей по одному и тому же следу. Один человек появляется в семь часов в кофейне, где ждет ответ и, не дождавшись его, уходит домой. Другой входит в парк через аллею Рюисдейль, направляется к дому князя, бросает бомбу, а затем упирается в запертые ворота парка и исчезает через аллею Ван-Дик.

– Наконец, господин комиссар, в чем меня обвиняют? – спросил вдруг Берар.

– Вы сейчас узнаете, – заметил комиссар, вставая. – Пойдемте в кабинет князя.

– Нет, я не хочу! Не хочу! – вскричал Берар. – Он очень дурно поступил со мной. Я не вытерплю, и выскажу ему всю правду.

– Однако нужно пойти…

И комиссар открыл дверь кабинета, где все еще лежал труп князя…

Берар снова попытался оказать некоторое сопротивление. Затем он наконец вошел в сопровождении комиссара, а за ним следовали сотрудники Службы безопасности.

По распоряжению комиссара, кабинет был освещен зажженными канделябрами. Возле трупа стояла лампа рефлектор и лучи ее падали как раз на окровавленную и бесформенную часть трупа. Берар сперва окинул глазами кабинет, потом, остановился на трупе, он вскрикнул и отступил на несколько шагов.

– Подойдите, – сказал Корбин.

– Нет, нет… – пробормотал Берар, пятясь назад, – зачем вы привели меня сюда? Зачем заставляете смотреть на эту кровь? Чей это труп?

– Посмотрите на него повнимательнее, – продолжал комиссар, подталкивая Берара вперед, – вы должны его узнать.

– Как я могу узнать… Лица нет, – сказал Берар.

Тогда комиссар подошел к Берару и, глядя ему в глаза, сказал:

– Это князь Лавизин… князь Лавизин, которого вы убили.

– Я?.. Я?.. Я убил?!

– Да вы. Лучше сознайтесь. Все свидетельствует против вас. Ваше волнение, ваш ужас при виде жертвы, ваши угрозы и сегодняшнее письмо князю, наконец, ваши исследования динамита. Вы сами знаете, что князь убит бомбой, начиненной динамитом. Сознайтесь, – советую, это в ваших же интересах. Мы безусловно окажем снисхождение… допустим, заявим, что вы были раздражены чрезмерной жестокостью или обезумели от страданий. Чистосердечное раскаяние – единственный способ спасти вашу голову.

– Я не буду сознаваться, – сказал Берар, звучным, вибрирующим голосом, распрямляясь при этом, – потому что не совершал преступления. Вы обвиняете невиновного! Делайте со мной, что хотите… Я так несчастен, и не боюсь, что мне может быть хуже. – Голос старика как будто окреп, он говорил сильно и убедительно, но вдруг опустил голову и проговорил, задыхаясь и гораздо тише: