– Боже мой! Я не угрожал ему, уверяю вас, – сказал Берар, – напротив, писал: «я более не угрожаю вам».

– Значит, вы угрожали ему прежде. Еще раз прошу вас, проследовать за мной. Давайте не будем заставлять ждать комиссара, он человек нетерпеливый… одевайте пальто и шляпу, и пойдемте.

Берар выглядел сбитым с толку, потрясенным, неспособным защищаться и сопротивляться.

– Хорошо, хорошо, я иду, но пожалуйста не повышайте голос, моя дочь спит. Не нужно, чтобы она знала.

– Не беспокойтесь, она ни о чем не заподозрит.

Будучи человеком осторожным, который думает о мелочах, он воспользовался моментом, пока Берар искал свою шляпу, Корбин взял щипцы и вытащил из камина не успевшие еще сгореть клочки бумаги.

– Я готов, – сказал Берар, тихо выходя из комнаты дочери.

– Идите вперед, – попросил Корбин.

Берар послушно запер дверь снаружи, положил ключ в карман и спустился по лестнице.

Инспектор следовал за ним, засунув руки в карманы, и с довольным видом говорил себе: «уговоры, всегда только уговоры… только это… они способны заменить любые наручники и веревки».

У ворот они сели в карету и через пару минут подъехали к дому князя Лавизина.

– Почему здесь столько народу? – спросил Берар, заметив толпу людей, которую едва сдерживали полицейские сержанты.

– Наверно, выкинуло из трубы. В Париже столько ротозеев, – отвечал Корбин.

В передней Корбин поручил Берара полицейским агентам, а сам отправился к комиссару, чтобы доложить об успешно выполненной миссии.

– Я полагаю, – сказал он в заключение своего доклада, – что этот человек будет препятствовать правосудию… он как кролик… но нервный и беспокойный.

– Все в порядке приведите подсудимого в маленькую гостиную. Я организую ему очную ставку со свидетелями.

Берара привели в зал.

– Вы сказали, что угрожали князю Лавизину? – спросил его комиссар. – Почему?

– Правда, – согласился Берар, – потому, что князь был безжалостен ко мне.

– В письме, посланном князю сегодня, вы говорите: «я прибегну к крайним мерам». Что вы подразумеваете под этим выражением?

– Право не знаю… кажется, я думал о самоубийстве.

– Вы хотели лишить себя жизни, имея дочь? Что же в таком случае было бы с ней?

– Она умерла бы вместе со мной.

Комиссар внимательно посмотрел на него и сказал:

– Вы очень взволнованы. В чем причина?

– Неужели вы не понимаете? – отвечал Берар, возмущение которого росло. – Как я могу быть хладнокровным? Человек обладает миллионами, живет во дворце, а я бедный труженик и честный, заметьте – я вспыльчив, потому что много перенес в своей жизни, – и вот я, честный труженик умоляю его об отсрочке, умоляю не продавать мои вещи, дорогие мне из-за воспоминаний, а он приказывает продать все и выгнать меня на улицу. И потому, я от горя и отчаяния написал необдуманно, а он отдает мое письмо вам… Извините, господин комиссар, но подобный поступок недостоин порядочного человека, тем более, князя и богача. Завтра он отнимет у меня все, выгонит из дома, и я буду нищим, но предпочту лучше называться Бераром, чем князем Лавизиным.

Полицейский комиссар, привыкший к разным уловкам подсудимых и подозреваемых, на этот раз засомневаться в виновности Берара, так он совсем не походил на злодея.

– Я собрал всех свидетелей для очной ставки, – шепнул комиссару Корбин.

– Вводите их поодиночке, согласно порядку указанному мной в бумаге, – отвечал комиссар.

Он вспомнил о собранных против подозреваемого убедительных доказательствах, и раскаиваясь в своих колебаниях, решил как можно скорее убедиться в правоте своих подозрений.

Хозяин ресторана, где Берар писал письмо, сразу же узнал его.