– Мне нравится, что вы честны. Только сильные люди могут быть честными. Ещё есть те, кто принимают за силу временную безнаказанность… Но вы не из таких, – она чуть повернула голову, искоса посмотрела на Ксандера. – Значит, вы сильный. Это хорошо.

Языки пламени тянулись к её рукам, подбирались ближе, словно чувствовали в девочке родную стихию. Взгляд Исабель из почти по-детски хитрого вдруг стал тёмным, опасным.

– Вы ведь ненавидите Альба? Должно быть, хотите, чтобы мы все сгинули в своем Огне, забрав с собой вашу позорную Клятву? Хотите?

«Вашу позорную Клятву».

– Хочу, – тихо откликнулся он, глядя куда-то мимо собеседницы на играющее в камине пламя.

Ему хотелось кричать – кричать, что не он приносил эту чертову Клятву, не ему бы её и расхлебывать, – но кричать было нельзя. Она усмехнулась. Это была тонкая улыбка, искривившая плотно сжатые губы и поднявшая правый уголок рта выше левого. Улыбка её деда. И с этой улыбкой она наклонилась и протянула руки в самый огонь.

Пламя в камине взметнулось выше, и пальцы девочки дрогнули, когда по ним прошлись оранжевые всполохи. Повязки на ладонях вспыхнули, поддавшись ласкам горячих языков. Завоняло запекающейся мазью. Манжеты рукавов задымились.

– Он говорит со мной, – негромко, почти напевно произнесла Исабель. – Он поет мне.

Да она сумасшедшая!

Словно оцепенев, он смотрел, как пламя охватило забинтованные руки, завороженно следя, как огонь заплясал на драгоценном кружеве. Чуя резкий запах жженых бинтов и мази, он тут же одёрнул себя, закусил губу. Нет уж. Пусть она хоть вообще дотла сгорит и отправится в ад вслед за всеми Альба – уж он-то ей мешать не будет!

Пламя заплясало на манжетах платья девочки, весело вспыхнуло на забинтованных руках. Ну хорошо. Он поможет. Потушит огонь, сделает что-то. Пусть попросит. Сама попросит.

– Я думаю, вам нравится считать, что мы – демоны. Потому что тогда получается, что вы хорошие, добрые и все в белом. Несчастные страдальцы. Прямо-таки агнцы, – её голос задрожал, и она замолчала, сделала два глубоких вдоха и продолжила тише: – Только это не так. Просто вам нравится ненавидеть и бояться.

Она медленно встала, повернулась к Ксандеру, подняла руки так, чтобы он их видел. Повязки почернели и уже догорали, но вокруг ладоней и пальцев плясало пламя.

– Нравится, правда?

её глаза зло сузились, и быстро метнувшись вперед, прежде чем он и охнуть не успел, не то что отшатнуться, она схватила его за горло одной рукой, заставляя смотреть себе в лицо, прямо в пылающие глаза. Ксандер вцепился в горящие пальцы, но их будто свел в судороге нестерпимый жар.

– Ты сама себя ненавидишь… глупая Альба… – фламандец всё же сумел оторвать пылающие пальцы от своей шеи и теперь хрипел в лицо обидчице, еле владея обожженным горлом. – Сама… делаешь больно себе… и другим!

Он снова задохнулся жаром и подступившими к горящему горлу слезами. Так нельзя. Он должен что-то сделать. Сейчас же.

– Мне в наследство досталась проклятая Клятва… А тебе – огонь и… наша ненависть… – юноша резко оттолкнул от себя горящие руки и обхватил обожженными ладонями её лицо, заглядывая в глаза. – Так… научись жить с этим, Альба… Я же живу с чертовой Клятвой!

Ему показалось, что у него в руках не девочка, а очумевшая кошка. Отчаянно мотая головой – её коса била его по плечам, как плетью – хватая его за руки, она кричала, пытаясь освободиться, и вдруг – отшатнулась назад, споткнулась и рухнула в кресло. Пылать она уже не пылала – просто сгорбилась, съежилась, поставив локти на колени и держа обожженные кисти на весу. Голову она опустила, растрепанные волосы спрятали лицо, но он успел увидеть, как она кусает губы.