По итогам нескольких лет совместной работы мог бы много чего сказать про напарника, но единственное, в чём того нельзя было упрекнуть, так это в том, что парень никогда не менял своего мнения. Так, однажды согласившись стать моим помощником, он ни разу не заикнулся, что жалеет о давнем решении. Хотя я прекрасно знаю, что его до сих пор очень сильно волнует тот факт, что он так и недоучился в университете. Теперь это уже невозможно, время давно упущено. Работа с Каем Ксавье сказалась и на репутации молодого Лэнгфорда в обществе, и на отношениях с родителями. Не скажу, что те стали хуже относиться к своему сыну, ни в коем случае. Они по-прежнему рады были его видеть, но я знал, что всякий раз, когда Берни навещает родителей, между родственниками нет-нет, да и вспыхивают скандалы. Ещё бы, богатый отпрыск работает за какие-то жалкие проценты, чуть ли не побирается, в то время как мог бы открыть собственную практику. Но юноша упрямо стоит на своём, заявляя, что ему «есть чему поучиться у знаменитого Короля Лжи».

Вот и сейчас, когда секретарь взялся за поиски пропавшей сестры леди Джейн, я почувствовал, что он не отступится. И дело было не в деньгах, и даже не в том, что эта чопорная ледышка ему понравилась. «Виной» всему — до отвращения правильное воспитание блондина. По сути, он и есть тот самый треклятый благородный принц, который чувствует себя обязанным спасать любую попавшую в беду принцессу. Ну а на данный момент принцессой является не кто иная, как леди Джейн Оллроу.

Самоходная повозка остановилась возле ярко освещённого газовыми фонарями здания с изумрудной вывеской «Райский сад». Я повращал пальцами десять синнитов и кинул их вознице.

Ловкий сухенький мужичок с выбитым передним зубом проворно поймал серебряную монетку и спрятал её в карман, после чего низко поклонился и забормотал:

— Ваше высокоблагородие, на чай не подкинете? У меня две дочки дома да жена беременная, а работа возницей приносит так мало дохода, к тому же больше половины заработанного приходится вкладывать в машину, чтобы та окончательно не развалилась.

Достал задумчиво два синнита из кармана и уточнил:

— И сколько же приходится вкладывать в повозку, чтобы она исправно ездила?

— Дык кристаллы топливные почти половину денег съедают, а ещё на запчасти уходит внушительная сумма. Сколько точно — не скажу, я этих… процентов не знаю, не обучен.

Мужчина говорил вроде бы искренне, явных признаков лжи я не заметил, но в то же время глубоко посаженные карие глаза сияли неприкрытой алчностью, следя за очередной серебрушкой в моей руке.

— Кроме того, наверное, каждый вечер в таверну наведываешься, чтобы пропустить стаканчик-другой эля?

— Хех, не без того, конечно. Но кто ж не грешен в наши дни? — широко улыбнулся мужчина, демонстрируя ещё несколько дырок во рту и два золотых зуба.

— Хм-м-м… А как, говоришь, зовут твоего старшего сына?

— Так Воланом кличут, — не моргнув глазом выдал мужик.

Усмехнулся, сунул монету обратно в карман и молча выпрыгнул из повозки. Терпеть не могу, когда лгут в лицо.

— Эй, а как же на чай? — донеслось в спину.

— Непременно. Как только отрастишь яйца и заведёшь реальную семью, а не воображаемую.

Ругательства, что понеслись мне вслед, уже не слушал. Толкнул массивную деревянную дверь с медными вставками и начищенной до блеска ручкой-кнобом. Ресторация встретила меня влажной духотой, несколькими рядами одинаковых квадратных столов с накрахмаленными белыми скатертями, многочисленными экзотическими деревьями и цветами в кадках. Тихая граммофонная музыка смешивалась с громкими репликами гостей, и все эти звуки сливались в какое-то раздражающе шумное гудение. Впрочем, судя по довольным лицам посетителей, не нравилась эта какофония только мне. В нос резко ударило дикое сочетание запахов: приторно-сладких и горьковато-мускусных духов и одеколонов, смеси сырой листвы и дерновой земли, ароматов жареной оленины с чесночной подливой и шоколадных конфет.