Полная история Сайона, гл. 41

Элина, пригнувшись, прошла под аркой, где плясали лоярийские искры – крошечные светящиеся песчинки, эдакие волшебные огоньки, что скапливаются в темных закоулках в сезоны муссонов. Жрецы считали это явление божественным, хотя Элина смутно припоминала, как один из наставников давал более приземленное объяснение – что-то про влагу и песок.

«Эти искры – добрый знак, – утверждали жрецы. – Благословение Феникс дарует нам удачу».

Элина осторожно смахнула осыпавшиеся на волосы и кожу искорки. В чем в чем, а в удаче она сейчас особенно не нуждалась.

Она сунула руку под балахон и нащупала на бедре спрятанный голокомм. Металлическая поверхность холодила вспотевшую кожу. Комм весил меньше мешка чайных листьев, однако все равно тяготил. Не удача требовалась Элине, а чтобы Варун был и правда столь же глуп и жаден, каким показался ей в тот день, когда раскрыл свои истинные стремления.

– Феникс всемогущая, тут жарче, чем в Ее клятом пламени, – пропыхтела Ферма, оттягивая воротник. Пот ручьями стекал по ее лицу. – Ты уверена, что собрание состоится в такое пекло?

– Уверена.

Элина перепрыгнула через растянувшегося на песке бродячего шобу. Тот широко зевнул, тряхнул массивной гривой и снова свернулся клубком. На балконе мастеровой встряхивал свежепокрашенную шаль, осыпая идущих внизу карминово-янтарным дождем.

– Естественно, когда еще огнепоклонникам встречаться, как не в самый жаркий день, – проворчала Ферма себе под нос.

Воительница-юми поплотнее затянула платок, пряча отличительную прическу своего народа – толстые и длинные косы, сейчас шелковистые, но способные превратиться в острые клинки, которыми можно вспороть человеку горло.

Из Фермы с младенчества воспитывали воительницу. В ходе Сожжения, устроенного шестым Пророком, почти все юми на Втором материке оказались истреблены, а выжившие служили исключительно военными и командирами. Лучшие из лучших удостаивались чести попасть в королевские чертоги. Ферма была не только наставницей Элины, но и Копьем ее матери. Именно она научила принцессу искусству прятать трос-клинок вдоль позвоночника, а затем быстрым движением бедер его высвобождать.

После смерти королевы она отвечала за обучение Элины истории и политике, врачевала раны и ушибы после спаррингов, ставила холодные примочки, когда та заболевала. Ферма могла без единого слова заставить всех в комнате замолчать – и без единого звука убить человека.

Элина восхищалась грацией и силой своей телохранительницы. И оттого забавнее было видеть, насколько трудно ей дается свыкнуться с жарой в Рани.

Хотелось отпустить шутку по этому поводу, но тут сзади раздался крик. Обернувшись, они с Фермой увидели, как двое сешарийских пацанов – черноволосый и синеволосый – со смехом удирают на летающих досках от разгневанного торговца. На углу базара подвыпившие болельщики издали недовольный гул. На парящей перед ними в воздухе голотрансляции показали повтор, как сейлонский вратарь отбивает удар раванского нападающего, обеспечивая своей сборной победу в Западном кубке по ветроболу. Один болельщик в сердцах швырнул банку на землю, забрызгав бегущего торговца пивом.

– Что ж, хотя бы они не выбрали какой-то захолустный спальный район, – сказала Элина с ухмылкой. Ферма скривилась в ответ.

Несмотря на вездесущую пыль и давящую духоту, Элине нравились извилистые улочки и базарная теснота. Столица отличалась безумной мешаниной звуков и архитектуры; прошлое упрямо не сдавалось под напором современности и переплеталось с нею. Между высокими колоннами из песчаника, обработанными пескоструйкой, тянулись витрины перчаток со встроенными голопроекторами и полностью оснащенные магнитотрико. Тут же ходили торговцы с тележками, зазывая покупателей на свои товары: шафран, шалфей, гвоздику, сейлонских попугаев и браслеты из узорчатого стекла с Первого материка. Громко сигналили гравикары, ругались водители, огрызались в ответ пешеходы, переходя дорогу где попало. Ревели сироты, старики просили милостыню, коммерсантки на каблуках-шпильках, ворча под нос, спешили к гравипоездам. А вокруг – людской водоворот, где, задевая друг друга локтями, коленями и ладонями, смешались лица, судьбы и мечты. Элина чуяла его общее дыхание, пот и саму жизнь, столь не похожую на длинные, прохладные и пустые анфилады дворца.