Из саранской поездки запомнился спор харьковского историка Евгения Анцупова с Мазуром по поводу будущего. Анцупов придерживался теории цикличности в истории, строгой повторяемости всех важных событий через энное число столетий. Он считал, что в интервале 1981–1987 гг. неизбежна третья мировая война. Советские войска дойдут до Рейна, потом начнется изнурительная позиционная война, похожая на Первую мировую. Израиль, кстати, погибнет. На юге Франции высадятся воинственные арабы (типа ливийского Каддафи). Мазур резко возражал: «Ничего этого не будет!» Они поспорили на бутылку коньяка (чтобы был какой-то зримый символ и зримый проигрыш). Я торжественно разнял спорщиков. Анцупов умер в эмиграции, в Германии, кажется, в 1996 году. След Мазура я потерял. Анцупов был совершенно чистый, благородный, стопроцентно порядочный человек. Бывают такие люди. Но вот верил в «цикличность»…
29 октября нас с Анцуповым дернули на этап с вещами. Но отвезли недалеко, всего лишь на Потьму, в пересыльную тюрьму. 30 октября мы провели там однодневную голодовку (хотя сидели в разных камерах): день 30 октября к тому времени был признан всеми днем политзаключенных. А на следующий день, 31 октября, нас вернули обратно, в Барашево. В итоге чекисты добились, что на зоне 3–5 масштаб политической однодневной голодовки уже был не тот…
Вскоре меня этапировали по-настоящему. Сначала в Москву, через пересылку на Красной Пресне, затем – в Калугу, в местную тюрьму, откуда меня и освободили по концу срока 27 ноября 1982 года. Восьмилетка закончилась.
Напоследок, дня за три до освобождения, меня вызвали два функционера: сотрудник Калужского КГБ и прокурор. Они предъявили мне ксерокопию парижской газеты «Русская мысль», где были напечатаны мои довольно резкие отзывы о пенитенциарной системе в СССР. «Это Вы писали или они сами сочинили за Вас?» – «Я писал». – «Подумайте. Не спешите. Ибо иначе мы предъявим Вам обвинение по вновь открытому уголовному делу об антисоветской пропаганде и в день освобождения арестуем вновь, по новому делу». Я хорошо помню свое состояние: я был готов к новому, третьему сроку. Пусть будет так. Это судьба. А мой долг оставаться прежним. Таким, как я есть. Я решительно сказал своим собеседникам, что готов принять новый срок и раскаиваться за свои публикации в «Русской мысли» не намерен.
Утром 27 ноября 1982 г. меня все-таки освободили. Посадили в воронок и доставили в Тарусу, где жила моя семья. Там, в помещении УВД сначала оформили ГЛАСНЫЙ АДМИНИСТРАТИВНЫЙ НАДЗОР (без права передвижения и если не под домашним арестом, то под «местным», тарусским арестом) и только после этого выпустили на свободу. С рюкзаком и чемоданом, полным книг и конспектов, я зашагал по улицам Тарусы.
Таруса
Когда я освободился в первый раз в 1968 году, мне пришлось жить под чужой крышей, снимая угол на «101-м километре». При моем вторичном освобождении в 1982 году многое изменилось. Теперь существовал общественный фонд А. И.Солженицына, фонд помощи политзаключенным и их семьям. Я благодарен Александру Исаевичу за то, что он еще до моего освобождения выделил моей жене Валентине 8 тысяч рублей (в брежневские времена это была приличная сумма) на приобретение дома. И дом был куплен в городке Таруса, Калужской области. Это был тоже «101-й километр», но в наилучшем варианте. Еще до революции Тарусу полюбили писатели, художники, вообще творческие натуры. Здесь жила и писала Марина Цветаева: