– Кому нужны хозяйки в наше время? Скорее, добровольное согласие на рабство, за якобы живые чувства кликая на любовь при очередном блюде.

Я покривлялась.

– Так и люди тебя не поймут. Шо сотворила с тобой твоя немая наука? Сидишь там, на чердаке, шебуршишься, словно мышь какая, да? Кому это нужно…

Недоговорив, она отмахнулась.

Я писала от непонимания себя в жизненной принадлежности. Моя головоломка не складывалась в какую-то отрасль знаний, я не сворачивала, меня нигде не ждали. За всё время отсыла сюда я попробовала плести макраме, неумелыми руками и кривым негнущимся крючком. Я создала ни один мрачный альбом увядающих цветов, коллекцию прибрежных камней, о которые спотыкалась ни раз, и даже картины, временно интересовали меня. Гостиный шкаф бережно хранил забытые шедевры поиска. С буквами я чувствовала, свой язык, не выраженный многоточием, а доведенный до окончания мыслей. Начались долгие проводы в изгнание тишины. Я вышла на террасу со стороны моря. Надо сказать, наш дом имел два выхода. Именно выхода, так как, выйти всегда сложнее чем войти, тот, что приводил к отчаянью и тот, что безоговорочно помогал справляться с внедренными последствия. Я предложила миру навыки приобретенной грусти. Спросить бы себя прежде, чем услышать других «От чего и как происходит мгновенная трансформация состояния в один миг».

Издали замаячило вхожее стадо с пастухом. Как же красиво! И в тот же момент нелепо разоделись эти здешние особы, выхаживая в своих однотонных платьях, с протяжным мычанием, будто зазывали заграничных кавалеров, большими платформами на ногах. Они бы падали рядами поочередно, ломая всякую надежду друг друга на устойчивость. Вот так отчаянно стремясь к совершенству, красота поклонялась лишь грязному дну зелёного луга, который выдерживал не раз подобное столпотворения бракосочетающихся коров. Несмотря на это, они всё же приходили и уходили быстрыми набегами. Наблюдая за ними, я то и дело спрашивала себя, а есть ли часы у времени? Знает ли она сколько тратить ожидание других? Молчание…

Пастуху надо было уделить особое внимание, проявив опасность, подобные любовники свободолюбивые, поток их крови быстрей воды, несётся мгновенными ощущениями, однократно наполняя китайскими чувствами, сначала красиво, а после ненадежно. И с чего вдруг моё мнения связалось с некачественной нацией? Босоножки!? Которые тоже отличались непрочностью, они расползались, как только я возлагала на них большие надежды. А вообще я как-то читала про Казанову, и что всё дело действительно основано на крови, у таких людей не души, а окна, в которые можно заглянуть. В их голосах слышна улыбка и враньё, всегда востребованное даже самая целомудренная скромница не прочь избаловать свои уши ласковой ложью. И быть довольной заложницей такой ситуации. Я и сама не прочь любопытных глаз, но в банные окна. В горячем зное я вся сдавленная собой в прочных тесках невинности, хотя испытывала себя ни раз при виде мужского тела, приятные ощущения: прижимать свою грудь к себе и думать о ином, оголенные ноги мои —колени, лишались привычных уродливых складок, разглаживались и становились круглее, разве это не то великолепие дарящее наслаждения мужчинам? Смотреть на округлые формы женщины! Держа себя в руках, я не чувствовала доверия к себе, я понимала, что должна хранить свою невинность больше, надёжнее в своих мыслях, но на меня напирала сильная тяга познания себя через мужскую плоть. Может я вообще не пригодна для ласк, и люди, имевшие гибкость ума, одарены твёрдостью тела. К черту бы всяческий дар, если ты чувствуешь одиночество своей кожи.