– И шо мы там встали со своим прищуром? Совсем ослепла от своих книжонок?

Бабка отвлеклась от суетливых дел, уперев руки в бока пристально посмотрела на меня.

– Звала?

– Не, ты шо, это я так, вдруг поорать захотелось, тихо, глухо, думаю, дай вскрикну.

И взглядом удивления приподняла свои брови, оголив тонкую кожицу морщинистых век.

– Хм, ладо, тогда не буду мешать.

– Ты постой, постой, гадюка моя, а потом поди вон туды.

Она указала жестом вождя в сторону печи. Я повернулась на указывающий ориентир без особого интереса и заглянула за запечную стенку, увидев таз с уткой, я устало вздохнула, будто уже сделала, то что собиралась.

– Серьёзно? Теперь ещё и утка?

– Давай… Давай меньше язви, да бери таз и вперед! Можешь с песней, можешь с плясом, главное продуктивно! Шевелись! Не всё книжонки листать!

– Ох уж это разнообразие твоих просьб, будто, отмщение за мое личное время.

На выносе мой голос вытошнило, при виде заполненного таза с водой, в которой плавало и воняло что-то плавучее и вонючее с названием «Птицы». Я чувствовала себя принужденной, в безобразной фигуре образованной от тяжести в руках с патологическим накоплением.

– Твоё время – это безделье!

Бабка продолжала вальсировать вокруг печи, нарабатывая румянец щек. Стояла невыносимая летняя жара, которая врывалась в распахнутое окно в пол. Первые лучи солнца по шпионски проникали к нам в кухню, находили яблочные банки, насыщали их янтарным цветом, после, отражались от остальных стекляшек, падали и разбиваясь на множество осколков, звеня легким звучанием. Глядя на весь световой сумбур, становилось тесно в резиденции света, как в переполненном помещении, где едва двигались люди, но с комфортом проживало солнце. Я часто поглядывала на окно, через которое можно было выскочит наружу, и бежать без оглядки, прячась в густых деревьях, защищая свою жажду в прохладной тени сплошного леса….

– Давай, будь леди с этим вкусным существом. Пусть в последние минуты не живой жизни она насладиться вежливостью моего великодушия.

Я похлопывающими движениями успокаивала лежачего, которого не следовало бы трогать, если только отвратительно.

– Она тебя не слышит, а вот я – да!

Мы быстро переглянулись интересными взглядами собеседников. Каждый утаил постороннюю мыслишку.

– Ну …Ну что тебе сказать? Ты старая женщина, которая слышит. Будь ты помоложе, пропускала бы все мои сумасбродства мимо ушей.

– Мирка, ты замуж-то собираешься?

Вдруг нахмурилась бабка; в очаровательном недоумении, обращаясь ко мне со своим профилем и кокетливо улыбаясь.

– Замуж – не на войну, быстрых сборов не требует! Ну, вот, и готово, мой командир! Никакого сопротивления оказано не было.

Бабка всё поглядывала на меня с врачебным интересом

Следующий процесс, вмешательство в приготовление птицы, был мало понятен мне. Мы вышли через окно (что уже не совсем правильно), я расправила утку в разные стороны, растопырив ей крылья, бабка знала толк в подобных вещах, скомандовав переворачивать в нужный момент, я доверительно кивнула. Она окатила её пламенем горелки, которое вырвалось не сдержанно. Через секунду запахло палёным, утка, покрылась копатью, мы искупали её в бочке подобно шаловливому ребенку, после обсушили.

– Теперь на вот, натри её.

Глашка обратилась ко мне, вручая пряный порошок с полки.

– Вот еще!

Лицо мое покрылось возмущением. Я отклонилась на оклик вытянутой руки.

– Ох, Мирка! Всё то, тебе наперекор выходит, какая же из тебя хозяйка будет: не умелая, неохотная.

Бабка вымахивала счётные движения, жонглируя пальцами, будто кухня огромная арена представлений, и уместно демонстрировала громкость голоса, доносящиеся до последних рядов зала (будь это действительно так).