– Ваши доказательства могут значительно прибавить в весе, если вы согласитесь выслушать моё, теперь уже только моё предложение.

Беренгарий вскинул свой взор на епископа. Гвидолин улыбался со смесью ехидства и напускной печали.

– Чего же хотите именно вы?

– В моих силах сделать так, чтобы слова Гуго навсегда остались единственно в памяти моей и вашей….

– Чего же потребуете взамен?

– Самую малость, цезарь, самую малость. Шаг, который вам ничего не стоит сделать, как и вашему союзнику, епископу Рима. Уверен, папа не будет противиться этому, если ваши доводы будут подкреплены тем, что вы услышали только что. Восстановите же справедливость, покарайте сына за грехи отца его и освободите епархию священного Милана от недостойного пастыря его!

– Освободить для вас?

– Именно так, государь.

– Разве отвечает сын за отца своего? Разве не сказано в книге Господа: «сын не понесёт вины отца, и отец не понесёт вины сына»27?

– Как приятно слышать слова Священного Писания из ваших медоточивых уст, как славно, что император римлян не понаслышке знает Библию. Но я и не призываю вас карать Фламберта, сына Гуго, пусть живёт с миром и молится за отца своего. Подальше от Милана.

– Мне кажется, гордость и наглость возымели верх в душе вашей! Хотя чему я удивляюсь? Ведь я разговариваю с человеком, успевшим за последние два года трижды переметнуться из одного лагеря в другой! Да что там за два года, вы во время уже сегодняшнего разговора пообещали своё войско и мне, и Рудольфу. Не своей смертью вы умрёте, ваше преподобие!

– Не спешите приходить в ярость, государь. Ярость во все времена плохой советник. К тому же вы не дослушали меня.

Беренгарий кивнул головой, приказывая говорить далее.

– Под рукой Рудольфа здесь почти две тысячи храбрых воинов.

– Я это успел заметить.

– Но арьергард его армии составляет корпус города Пьяченцы. Пьяченца готова будет сей же час оставить поле битвы на ваше торжество и вашу победу! Разумеется, если просьба моя будет услышана.

Беренгарий с изменившимся лицом отошёл от продолжавшего ухмыляться епископа. Он медленно побрёл вдоль поля, чувствуя, что ему предстоит сделать нелёгкий выбор. На мгновение он оглянулся на епископа, который оставался на месте и не следовал за ним.

– Но ведь это будет нарушением правил Церкви, если вы, епископ Пьяченцы, станете епископом Милана!

– Полноте, ваше высочество. За вами папа Иоанн, который в своё время успешно перескакивал с болонской кафедры на равеннскую, а затем и вовсе на римскую. Ещё одно маленькое отступление не нарушит устои Церкви и не утяжелит сильно грехи Иоанна!

Беренгарий покачал головой и побрёл дальше. Епископ остался ждать его решения. Соблазн был чудовищно велик. Предательство Пьяченцы почти наверняка обещало победу его войску – это главное. Обстоятельства убийства императора Ламберта, пусть Беренгарий нисколечко в этом замешан не был, сложились таким причудливым образом, будто действиями преступников кто-то и в самом деле управлял, а он, Беренгарий, при этом оказался в итоге главным бенефициаром случившегося и теперь остаток своих дней может провести в бесплодных оправданиях или бессмысленных гонениях на клеветников, а имя его впоследствии получит проклятие безжалостных потомков. Наконец, сын Гуго, архиепископ Милана Фламберт, уже давно не пользовался симпатией императора, будучи не раз уличённым в симонии, что и стало причиной того, что Беренгарий, с трудом согласившийся на его назначение архиепископом, обязал Фламберта заплатить солидный выкуп, который он, кстати, пока почему-то не торопится внести.

Двадцать лет назад, когда Беренгарий очертя голову гонялся за европейскими коронами, он, оказавшись в подобной ситуации, не тратил бы время на размышления и принял бы предложение епископа. Десять лет назад, возможно, тоже согласился бы. Но сейчас, когда богобоязненному императору оставалось сравнительно немного времени до момента своего явления пред Господом, когда его голова уже увенчана вожделенной короной Августа, принесшей ему на самом деле больше горя, нежели радости, – сейчас мудрый пожилой правитель медлил с ответом, ибо сиюминутные цели для него уже давно померкли перед желанием справедливым правлением своим очистить душу от грехов прошлых лет. Достойную ли службу сослужит он Творцу, если заменит одного подлеца в сутане на другого, ещё более подлого, и даст ему понять, что страшится сообщённых ему сведений? Достойно ли он поступит как рыцарь, если, договорившись с соперником своим о честной битве, воспользуется услугами иуды среди соратников его? Ведь если они с Рудольфом сейчас заклинают Господа стать для них сегодня судьей на поле брани, как будет выглядеть он, явившись на этот суд бесчестным? Как поступил бы, царство ему Небесное, благородный Ламберт на его месте, если бы его предатель-слуга проник бы к нему с подобным предложением?