– Король Рудольф был призван на трон и коронован итальянской знатью и клиром с соизволения Господа.

– Коронован кучкой баронов-отщепенцев и священниками, чьи запросы простираются гораздо далее их скромных возможностей и чья верность сродни флюгеру в осеннюю пору, – повысил тон Беренгарий. – Всех вас, уцелевших после сегодняшнего дня от моего меча, постигнет наказание Рима.

– Карает не папа, карает Господь. В том числе и тем, что отнимает у храброго властелина его разум.

– Вы грозите мне, ваше преподобие?

– Нет, просто трезво оцениваю ваши силы. Кстати, либо моё зрение изменяет мне, либо в вашем войске отсутствует граф Гуго из Милана?

– Да, его нет в моем войске.

– Что же с ним приключилось?

– Не знаю, но, благодарение Господу, вы, судя по вашим словам, также этого не знаете, а значит, граф жив!

– Увы, но вы спешите со своими выводами так же, как и с вашими предыдущими словами о грядущем наказании нашем.

– Что случилось с Гуго, ваше преподобие? – разделяя слова на буквы-молекулы, процедил Беренгарий, мрачно и с полным отсутствием всякого почтения к отцу Церкви глядя в фальшиво-смиренные глаза епископа.

– Он принял смерть воина при переправе через По. Авангард его отряда разделил с ним его участь, прочие остались в Кремоне, дрожа от страха, вызванного силой моего войска.

– Вот как, – Беренгарий снял свой шлем и перекрестился. – Мир праху его! Покой душе его!

– Придётся очень долго ждать покоя души его, цезарь, – сказал епископ. – Граф Гуго умер у меня на руках, и прежде чем он получил от меня viaticum, он поведал мне о том, как двадцать пять лет назад, во время охоты на полях Маренго, он убил своего сюзерена и друга, императора Ламберта, отомстив тому за смерть своего отца.

Беренгарий тяжело вздохнул.

– Значит, все эти слухи, которые сопровождали его всю жизнь, на самом деле были правы.

– Да, и сказанное графом определённо роняет тень на вас и даёт Рудольфу дополнительные права.

– Как? Каким образом? Я принял Железную корону26 ещё при жизни Ламберта, а императором стал спустя восемнадцать лет после его кончины при обстоятельствах, совершенно с его смертью не связанных.

– Как знать, как знать, цезарь! Дело в том, что Гуго спровоцировали на это убийство те, кто с тех времён являются вашими друзьями. По крайней мере, один из них точно.

– Кто же это?

– Альберих Сполетский и Теофилакт, сенатор и консул Рима! Альберих после этого захватил власть в Сполето и сослал старую Агельтруду в монастырь. После признания Гуго я теперь готов поверить, что и в смерти брата Ламберта тоже не всё чисто. За Альберихом же весьма чёткой тенью маячит ваша фигура, цезарь! Прямо или косвенно, но все действия Альбериха были на руку именно вам!

– Это ложь!

– И вы очень быстро, подозрительно быстро признали права Альбериха на Сполето, обойдя при этом родного брата Агельтруды.

На это Беренгарию нечем было возразить. Гвидолин довольно фыркнул.

– Известие обо всей этой истории приведёт к тому, что это ваше войско, – епископ вытянул руку в сторону лагеря Беренгария, – уже через неделю поредеет наполовину.

– Вы нарушите тайну исповеди? Впрочем, вы её уже нарушили.

– Да какая это была исповедь, государь?! Я принимал слова Гуго на неосвящённой земле, возле реки По, сидя на грязном песке, а вокруг меня толпились ланциарии, сразившие его, и они так же слышали всё то, что он говорил. Почти всё, – по-лисьему ухмыльнувшись, добавил епископ.

– Да, известие не сулит мне в будущем ничего хорошего, но сегодняшний день в самом разгаре, и ничто не помешает мне добыть победу в честном бою, под оком Страшного Судии, и доказать, что я более вашего бургундца достоин носить императорский мир и корону!