Накоплений, как считал Иван Трофимович в силу привычки, приобретённой в периоды внебрачного отдыха, – «его личных», хватало на полную замену крыши. В сложившейся ситуации маленькие габариты дома были зачтены дому в плюс. Этот факт позволил Ивану в очередной раз порадоваться своему уму, выработавшему универсальную мысль: «чем меньше дом, тем меньше проблем». Вообще, Иван не любил ремонты чего бы то ни было, тратить на них деньги и формулировку – «ты – мужик, ты должен», но обстоятельства выбрали его. Он, конечно, любил иногда поспорить и не упустил бы возможности поспорить и с ними, но счёл оппонента не способным понять его аргументов.

Работников для ремонта найти оказалось не сложно, так как у молодёжи на их улице был обычай складываться в импровизированные бригады в зависимости от складывающихся обстоятельств. Вот и сейчас нашлись пару ребята с огоньком и желанием подработать. Но осмотрев объект, они поняли, что быстро шабашнуть не удастся. Основная работа не позволяла им отвлекаться от неё надолго, но жадность сделала своё дело. И чтобы не упускать дополнительный доход и вспомнив финансовые трудности, они всё же согласились (надеясь как-нибудь вырулить) и лихо наметили сроки:

– Дядь Вань, в три дня сделаем! («А там на самом деле посмотрим», – не стали договаривать они).

Трофимыч заметил абсурд подобного заявления, но спорить не стал, понимая, что злить молодых мужчин не стоит. Он с малых лет помнил, что в споре рождается драка, а не истина, как кто-то думает, и молча согласился, потому что, как он уже понял за эти дни, крыша сама себя не заделает. «Ссышь, когда страшно», – говорила в таких случаях Тамара, но как уверял её Иван – «я промолчал из деликатности». Да и к тому же, как показывал его жизненный опыт, – в споре ещё ни разу никто никого ни в чём не убедил.

Успокоенные тем, что проблема начала решаться, вечер они провели у телевизора просто глядя в экран, не вникая в происходящее на нём, думая каждый о своём. Из глубин размышлений Тому вывел в реальность раздавшийся телефонный звонок. Она взяла трубку, из которой раздался бодрый голос дочери Алёны:

– Мамуля, привет!

Тома расплылась в улыбке:

– Привет, моя девочка! Как ты?

Дальше последовал обмен привычными дежурными, но важными фразами про здоровье, дела и вообще. Дочь Ивана и Томы Алёна, учившаяся в городе, жила в институтской общаге и бывала у родителей наездами, но чаще ззвонила. Несмотря на редкие встречи отношения между ними были тёплыми и по настоящему близкими, но и не лишёнными некоторой иронии.

После некоторой беседы с Томой, Алёна логично поинтересовалась:

– Где папа?

Тома не могла не сказать:

– Ж…па.

Это была плотная связка в виде недорифмы, сколоченная Томой за годы наблюдений за отношением Трофимыча к детям. К тому же она ревновала их к нему, считая его недостойным их слишком пристального внимания из-за того, что он слишком часто бросал их на неё в самых сложных жизненных ситуациях и подолгу мог срвершенно их не вспоминать. Зато она занесла эту информацию в тот же стратегический запас и теперь припоминала это ему при надобности.

Дождавшись от дочери ответного привычного полусопротивляющегося: «Ну мама…» на том конце вместо провода – неизвестно теперь чего, Тома начала пересказывать все нестандартные выходки Трофимыча за последний период, поделиться которыми она могла только с дочерью в силу их экстронеординарности и, вообще говоря, дикости. Поэтому именно для дочери она их и копила. Ведь должен же человек с кем-нибудь делиться самыми яркими впечатлениями своей жизни.

– Ну а как он вообще? – спросила Алёна, не перестававшая улыбаться в продолжении всего Томиного пересказа, так как давно переросла тот период своей жизни, когда принимала всерьёз все действия своего непутёвого отца, – как всегда – здоров и бодр?