Горин взял мел из руки Скотта и поставил рядом с покрытым сеткой квадратом громадный восклицательный знак.
– Тащите сеть!
Глава вторая. Тунец почти не виден
Ах, наш тунец зубаст, не лыс,
Он сеть зубами перегрыз,
Но вдруг теченье потянуло,
И хищно тень вдали мелькнула.
Владилен Елеонский, Сказка о спесивом тунце
1
Вошёл Маслов в костюме аквалангиста и с аварийным топором в руках. Массивный и огромный, он мгновенно превратил командирскую рубку в игрушечное помещение.
Кузнецов поднялся навстречу.
– Вставные зубы на месте?
Боцман в шутку оскалил крупные белоснежные резцы.
– Я ими сеть перегрызу, товарищ командир!
Кузнецов вдруг стал принюхиваться, и улыбка мгновенно сбежала с лица боцмана, он сжался и снова стал похож на того Маслова, который уныло сидел перед офицерским собранием под испепеляющим взглядом замполита.
– Пил?
– Глоток красного вина. А как в сырость идти?
Кузнецов недовольно покачал головой.
– Сопьёшься, богатырь!
Маслов издал свой знаменитый хохоток, а Кузнецов взял в руки аварийный топор и осторожно провёл ногтем по лезвию, проверяя остроту.
– Как там Петров?
– Откачали, дали разбавленного вина и кусок праздничного пирога, теперь спит. Сегодня в свой день рождения он, можно сказать, второй раз родился. Повезло, что волна не убила.
– Прежде, чем упасть в море, он прокричал в эфир: «Здесь кто-то есть!»
– Привиделось пацану. Волна нехорошая. Болтанка!
Кузнецов вручил боцману аварийный топор и вдруг с чувством обхватил его за широкие литые плечи.
– Переруби проклятую сеть!
– Чего там, ёлы-палы, сделаем.
– Действуй!
Маслов круто развернулся через левое плечо и уверенной медвежьей поступью двинулся к люку, ведущему на корму.
– Маслов!
Боцман остановился, как вкопанный, и резко обернулся.
– Тревожный код «Маргарита», запомни на всякий случай.
Боцман скривился так, словно ему снова выбили зубы.
– «Маргарита»? Почему «Маргарита»?
– Сегодня мою внучку так нарекли.
2
Полная луна тревожно маячила сквозь разрывы облаков, ночная погодка выдалась, в самом деле, весёлая. По приказу командира корма Икс пятьсот третьей приподнялась над водой, а нос зарылся в волны, которые накатывали непрерывно, словно звери, почуявшие добычу.
Маслова в отливающем серебром лёгком водолазном костюме с аварийным топором в руках и мощным фонарём, прикреплённым ко лбу, можно было легко принять за странное неуклюжее человекообразное морское существо. Он прицепил к поясу трос от спасательной лебедки и проворно спустился по покатому корпусу к валу винта.
Волна неожиданно окатила с ног до головы, он выругал её так, как ругают назойливую собачонку, и море, кажется, вдруг притихло. Боцман решительно поставил ногу на вал и ударил топором, целя в толстую тунцовую сеть, которую так неудачно намотал винт.
Лезвие соскользнуло, он едва не выронил топор, однако, стиснув зубы, снова принялся рубить. Один удар, второй, третий. Бесполезно! Толстая сеть не поддавалась, а рубить было неудобно, – страховочный трос тянул назад.
– Первый, – сказал Маслов в микрофон, – ослабьте трос, приём!
– Второй, – сказал голос Кузнецова в динамике, – понял тебя, ослабляю, приём.
Лебёдка раздражённо завизжала, так визжит животное, которому до смерти надоела ночная возня людей, неугомонных и до крайности беспокойных. Трос ослаб.
Маслов прицелился и, коротко выдохнув, сильно и точно врезал топором. Лезвие, наконец, зацепилось. Он, поджав губы, ударил снова. Сеть, кажется, поддалась, и он с силой ударил ещё раз. Сеть порвалась!
– Первый, одна лопасть свободна, осталась ещё одна…
В этот миг из пенящейся у кормы воды осторожно высунулся длинный багор, похожий на худое щупальце, он зацепился сзади за край спасательного жилета и дёрнул так, что боцман потерял равновесие.