От незнакомой сладости и тоски вдруг защемило в груди и захотелось плакать. Светло. Не горестно и трагично, как прошлой ночью.

И она позвонила папе.

В трубке долго слышались одни гудки. Она уже подумала, что он не возьмёт.

– Мария? – удивлённым голосом неожиданно ответил отец. – Что-то случилось?

Они встречались раз в месяц, в назначенные выходные и в другое время никогда не созванивались и не говорили. Пару раз в жизни вне графика он писал ей на электронную почту, но это были важные вопросы по бизнесу. И она отвечала ему там же, развёрнуто и по-деловому. Конечно, он был удивлён и озадачен. Но в его родном и знакомом голосе послышались какие-то незнакомые нотки, тревоги… не за то, что она позвонила.

Мария насторожилась.

– Случилось, папа, – откровенно и без утайки сказала она, – я хотела поговорить с кем-то близким. Потому что мне кажется, что я влюбилась.

Она улыбнулась самой себе, светло и нежно. Но понимала, что собеседник на другой стороне её не видит.

Молчание в трубке затягивалось.

Как бы она хотела сейчас посмотреть в его лицо. Он ошарашен, рассержен, рад? Все эмоции она могла прочитать бы на нём, как в зеркале.

– Что скажешь? – прервала она тишину.

– Что я очень рад за тебя, дочка, – послышался далёкий ответ, как с конца иного мира.

И Мария по голосу поняла, что отец не просто молчал, он плакал.

Снова кольнуло в груди. Сердце забилось ещё чаще, чем прежде. Что-то было не так. Что-то неуловимое, но неотвратимое и страшное поселилось в воздухе её ноздрей. Она встряхнула головой, чтобы прогнать удивительную в этот момент панику, но не смогла.

– Папа, ты плачешь? – напрямик спросила она.

– Да, дочка, это удивительная для всех нас новость. Я очень рад за тебя! – Эту радость отец даже не пытался изобразить в голосе, только озвучил.

На заднем фоне что-то пикнуло. Знакомо. Резко. Страшно.

– Пап, – вдруг спросила она, сама того не ожидая, – я вечером была у Лизы. Так получилось, на могиле лежат алые розы, почти свежие, ты не знаешь?…

– Это я их принёс, – перебил её отец. В голосе слышались откровенность и сила. Кажется, будто в этот момент он принял невероятно важное решение.

– Зачем ты ходил к ней? – недоумённо спросила растерянная девушка.

– Собирался с мыслями, нужно было много о чём подумать, решить. А там очень тихое место, спокойное, я люблю его. Да и хотелось повидаться с ней напоследок перед обследованием. Кто знает, когда ещё выйдет.

– Об-сле-до-ва-нием, – медленно, как резиновым мячиком об пол, чеканя слога, повторила Мария.

– Да, я сегодня и завтра в больнице.

– И она единственная, с кем ты захотел этим поделиться? – с невыносимой горечью в горле сказала несчастная дочь.

– Не хотелось пугать и вас, и своих раньше времени. Надо было всё хорошенько проверить.

– И как? Проверил? – мир до основ мироздания замер.

– Прости, дочка, кажется, у меня рак.

В комнате послышался оглушающий звук разбивающегося вдребезги стекла, но ничего не упало. Мария поняла, что это был звук её разбитого сердца.

Папа в больничной рубашке до щиколоток, похожей больше на пижаму, сидел на краю высоко поднятой кровати, свесив голые ноги, не достающие до пола. Скрестив одну с другой в районе лодыжек, он слегка покачивал их вперёд-назад, будто озорной маленький мальчишка. Правда, лысеющий, с седыми волосами и приличным животиком.

Мария стояла у входа в палату и наблюдала за отцом, будто с другого конца тоннеля протяжённостью в вечность. Он смотрела на неё оттуда и улыбался, и она улыбалась ему в ответ.

Как провела остаток субботнего дня, Мария не помнила. Кажется, легла в кровать, накрылась одеялом с головой и так и пролежала до самой ночи. Периодически плакала, периодически смеялась, периодически спала в забытьи.