– Продолжай.

– Ты, как командир гарнизона… – Юлла приглушенно высморкалась, помолчала и с видимым усилием продолжила: – Можешь написать рапорт о том, что тебя не устраивает данный солдат, и ты просишь заменить его.

Леден задержал дыхание и медленно выдохнул. Не подобает командиру гарнизона неприлично ругаться в беседе с министром, да еще и женщиной. Но очень хочется.

– То есть ты предлагаешь мне… оклеветать и опозорить твою родную дочь?..

– Ну почему сразу оклеветать, – забормотала Юлла. – Во-первых, ты еще не знаешь, какой из нее выйдет солдат. А может, она и вправду…

– Ты сама в это не веришь, и не говори ерунды, – ровным голосом перебил ее Леден.

– Ну хорошо, не верю… Но все-таки… Ты же можешь написать, что для нее условия службы в Дрейендале являются слишком тяжелыми, и ты опасаешься за ее здоровье, и что-нибудь в таком роде…

– Юлла, – Леден обреченно вздохнул, – ну возьми ты себя в руки. Не неси такую откровенную чушь. Ты не хуже меня знаешь, что все новобранцы проходят врачебное освидетельствование, и ее никто не допустил бы до службы в принципе, если бы…

– Я поняла, – сухо перебила его Юлла. – Но и ты… надеюсь, понял.

– Это приказ? – осведомился Леден. Голосом его можно было заморозить воду в небольшом озере до самого дна.

– Какой еще приказ, – не менее холодно отозвалась Юлла. – Я – всего лишь министр водной энергетики. Как я могу отдавать вам приказы, капитан Княжеской Стражи Свартстайн…

– Юлла, – Леден попытался смягчить интонации, но поздно: сухой щелчок в динамике устройства ознаменовал завершение тяжелого разговора.

– Так вас и разэтак обеих, – простонал капитан. Ругаться непотребными словами ему больше не хотелось. Хотелось… непонятно чего, возможно, что-нибудь швырнуть и разбить о стену. Однако привычным волевым усилием Леден подавил этот неуместный всплеск эмоций. Сунув коннектор в карман, он тяжело поднялся из-за стола, с отвращением покосившись на так и не разобранную стопку сегодняшней корреспонденции. Ну что ж, придется завтра прийти пораньше. Точнее, уже сегодня: мельком глянув на часы, он с удивлением отметил, что время перевалило за полночь.

Выйдя из дверей караулки в пахнущую дождем и цветами безлунную ночь, Леден остановился и медленно вдохнул полной грудью. Уже три года климат на планете постепенно восстанавливался, и ночи в середине последнего месяца весны вновь стали теплыми, и так же, как и пару десятков лет назад, в это время вдоль улицы деревни пышно цвели кусты акара. Их крупные белые соцветия, напоминающие шапки мыльной пены, испускали от заката до восхода солнца тонкий, слегка кружащий голову аромат. Эти кустарники не были «уроженцами» Дрейендаля. Кто-то из ученых когда-то давно привез саженцы со своей родины. Орсо говорил, что у них в Катрии растут такие…

Леден потряс головой и зашагал по единственной улице к своему дому.

Поселок ученых Дрейендаль состоял из двух десятков домов, из которых два были двухэтажными многоквартирными общежитиями – в них жили временные сотрудники Лабораторий и стражники-контрактники. Число жителей колебалось от семидесяти до восьмидесяти. Основой существования поселка являлось, естественно, отделение Лабораторий – приземистое двухэтажное строение, к которому сбегала по пологому склону холма единственная улица. Караульное здание располагалось под боком у Лабораторий, как оруженосец, тенью следующий за рыцарем.

Когда-то давно, когда Леден только приехал в Дрейендаль, его дом был крайним на улице, но за прошедшие годы поселок разросся, карабкаясь все выше на склон. Для новых постоянных служащих построили еще шесть домов – одноэтажных, предельно простой конструкции, и теперь дом капитана располагался в середине короткой улицы. Сотрудники Лабораторий часто приезжали с супругами (только семьи с детьми сюда не брали, потому что для детей тут не было совершенно никаких условий). Члены семей служащих занимались вспомогательными работами: готовили пищу, следили за чистотой на улицах, чинили утварь и одежду. Все здесь были при деле. Единственным зданием, не имевшим отношения к работе, была библиотека, при необходимости превращавшаяся и в клуб, и в кинотеатр. Словом, жизнь в поселке имела явный оттенок некоего самоотречения, отшельничества и аскетизма. Ледену она подходила как нельзя лучше.