Первые проявления светской цензуры относят к периоду правления Петра I. Как отмечают И. Г. Горбачев и В. Н. Печников, «по убеждению Петра I в книгах не должно было быть ничего, принижавшего славу Российского престола и государства. Именно за нападки на “русскую государственность” в 1698 г. был запрещен ввоз в страну сочинения некоего Фогта, а в 1700 г. уничтожена книга другого иностранца – Кербаза»^>86.

Отсутствие законодательной регламентации цензурной деятельности связано с тем, что в это время все типографии в стране были государственными или церковными и за ними осуществлялся непосредственный надзор властей, они находились «исключительно в распоряжении правительства, и в цензуре по отношению к ним не было нужды»^>87.

2 января 1703 г. в Москве вышел в свет первый номер газеты «Ведомости», с появления которого началась история российской журналистики. М. М. Ковалева отмечает, что русская журналистика, в отличие от западной, «была создана усилиями власти и развивалась под постоянным контролем государства»^>88. В связи с этим специального цензурного органа для этой газеты тоже не требовалось.

Учреждение Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге в 1724 г., открытие Московского университета в 1755 г., открытие государственных гимназий в Санкт-Петербурге, Москве и Казани обусловило увеличение масштабов книгопечатания и приток иностранных печатных изданий, что породило определенные проблемы, связанные с контролем за содержанием печатной продукции.

В это время происходит разделение функций духовной и светской цензуры. Духовную цензуру осуществляет Синод, светскую – Академия наук, где печатаются научные труды и выходит газета «Санкт-Петербургские ведомости». Окончательное разделение функций духовной и светской цензуры было определено указом императрицы Елизаветы Петровны от 7 марта 1743 г., согласно которому все церковные книги должны были «печататься с апробацией Святейшего Синода, а гражданские и прочие всякие с апробацией Правительствующего Сената». Как отмечает Г. В. Жирков, «формально вся светская литература контролировалась Сенатом, но практически шла через Академию наук»^>89.

Активизация цензуры светских изданий в России связана с царствованием императрицы Елизаветы Петровны. В этот период следует ряд указов, вызванных различными информационными поводами.

Например, 26 февраля 1742 г. в газете «Санкт-Петербургские ведомости», издававшейся Академией наук, было напечатано известие о пожаловании действительному тайному советнику Михаилу Бестужеву ордена святого Апостола Андрея. В вышедшем вскоре указе от 18 марта 1742 г. сообщалось, что пожалования ордена не было, само известие было названо «несправедливым» (ложным), в результате Академии наук было запрещено печатать газету без апробации Сената^>90. Неизвестно, вызван ли этот указ политическими интригами или заметку в «Санкт-Петербургских ведомостях» можно назвать первой «газетной уткой», но в данном случае указом императрицы опровергалось газетное сообщение, последовавшее установление цензуры над изданием преследовало целью пресечение возможного распространения недостоверной информации.

Целая серия указов (от 18 марта 1742 г., от 25 августа 1750 г., от 10 октября 1750 г.^>91) посвящена цензуре изданий, в которых описывались исторические события, предшествовавшие воцарению Елизаветы Петровны. Указами предписывалось всем гражданским и духовным лицам сдавать книги, отпечатанные после смерти императрицы Анны Иоанновны, в которых упоминаются «в бывших два правления известных персон имена» (речь шла о свергнутом малолетнем императоре Иоанне Антоновиче и его матери, бывшей правительнице России, Анне Леопольдовне и приближенных к ним лицах) для исправления в этих книгах. Исправления должны были производиться также и в печатных изданиях на «немецком и прочих иностранных языках», ввозимых из-за границы. Неточность формулировок указов о том, какие именно книги следовало изымать, привела к многочисленным злоупотреблениям и вызвала жалобы книговладельцев. Поэтому 10 октября 1750 г. последовал новый Указ, в котором говорилось, что среди изъятых книг много таких, в которых хоть и упоминаются «известные персоны двух бывших правлений», но в целом книги посвящены «Высочайшей Ее Императорского Величества славе», а потому «к знанию и обучению детей истории» пригодны».