– Не забросил, – глухим голосом подтвердил Борода. – Я теперь на плитах портреты выбиваю. Всё больше на граните. Иногда на мраморе.

Простодушная Гусева закивала:

– Я всегда знала! Дар-то божий пробьется!.. Покажешь ли?

– Покажу, – пообещал помрачневший Борода. – Сейчас с председателем поговорим. И – прошу ко мне в гости. Всё покажу. Всё расскажу.

Вопросительно поглядел на Понизова.

– Знаете, что ваши, со сто первого, копают на кладбище? – спросил тот.

– Конечно, – подтвердил Щербатов. – На фашистском захоронении. Слышал не раз. И копают-то, будто свиньи на огороде. Пройдитесь, – кости с тряпьем вперемешку. Пытался вразумить, достучаться, – какое там! Гогочут себе. Давно пора бы этот вандализм пресечь.

– Пресечем, – пообещал Понизов. – Вчера у них изъяли кой-какую мелочевку. Часть, похоже, ворованная. Утверждают, что кое-что ваше.

Он протянул руку к красной коробочке на столе. Извлек крестик.

– Поглядите, может, доводилось видеть?

– Слава богу! Нашелся, – прошептал Князь. – Так и подозревал, что их работа. Разгоню я эту банду. И пусть хоть в ООН пишут!

– Значит, и впрямь у вас украли? – Понизов с Алексом переглянулись, озадаченные. – Но тогда как этот крест к вам попал?

– Крест этот – память. Подарил мне его товарищ по психбольнице, что умер у меня на руках в пятьдесят шестом. Звали его… – Щербатов намекающе глянул на Гусеву.

– Константин Пятс! – выпалила та.

Щербатов закивал, довольный тем, что она вспомнила эту фамилию.

– Так-таки подарил? – уточнил Тоомс.

– Не то чтоб подарил, – Щербатов смутился. – Передал как опознавательный знак. Он знал, что меня выпускают. Хотел, чтоб я после его смерти сообщил в Эстонию родственникам, где он умер. А крест – что-то вроде пароля. Что не вру.

– И что ж не сообщил? – сухо поинтересовался Понизов.

Щербатов пошел пятнами.

– Испугался. Меня, когда выпустили, предупредили, что, хоть формально и свободен, но если из области куда уеду, заново посадят. А я-то понимал, что родственники там, в Эстонии, тоже под приглядом. И чуть засвечусь… Я ж больше десяти лет за решеткой провел!

– Складная легенда! – протянул Понизов.

Щербатов осекся.

– И прошла бы! – подхватил Тоомс. – Только неувязочка. Крест этот вместе с покойным Константином Пятсом в гробу был заколочен. И иметь его, следовательно, мог только тот, кто могилу эту разрыл.

– Как говорю, так и было! – вспыхнул Щербатов. – Крест получил от самого Пятса!

Но тут Гусева, дотоле притихшая, охнула:

– Господи! Да что ж это? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить, когда я сама его с этим крестом похоронила! Вместе ж на лошади везли. Сам и гроб заколачивал. Разве не при тебе на шее поправляла?

– Не видел, – буркнул Щербатов, вовсе растерянный.

– Как же ты мог, святотатец? На что польстился? – она задохнулась.

Алекс поспешил подать разволновавшейся старухе воды.

Щербатов подошел к Гусевой, взял за руку.

– Ксения Сергеевна! – произнес он с чувством. – Времени-то сколько прошло. Память слабеет. Может, перепутали.

Гусева негодующе выдернула руку.

– Будет за дурочку держать! Я и вензелек помню, что был!.. Как же мог-то? Ведь за сынка считали! Надо же! Таким чистым мальчишкой казался.

Борода озадаченно отступился.

– Это называется, с больной головы на здоровую, – Понизов уничижительно скривился. – Вас, Щербатов, видели ночью на кладбище. Можете объясниться, что делали?

– Почему только ночью? Я и днем ходил, – с вызовом объявил Щербатов. – Искал могилу Константина Пятса.

– И – нашел! – Понизов пристукнул лапой стол, будто штемпель на решение поссовета поставил. – В том-то и фишка, что нашел! Но зачем вскрыл? Что искал?!