– Я не нашел могилу, – устало произнес Князь. – Искал, но не нашел. Там всё переменилось.

– А зачем искали? – уточнил Тоомс.

– Теперь это не важно.

– Нет, важно, – зловеще возразил Понизов. – Помнишь, сколько раз я тебя покрывал?.. Потому что за человека держал и величал не иначе, как на «вы» и по имени-отчеству. А щас ты повел себя как дешевка! И за это придется ответить. Или показываешь, где могила… Вот им нужны останки!.. Они за этим приехали, понимаешь?! Покажи, где! Остальное спишется! Или ты меня знаешь: с друзьями – друг. Но дальше: каждый волен, пока волен.

– Но я не знаю, где! – закричал Щербатов. – Говорю же: не нашел!

– Для чего же всё-таки искали? – повторил вопрос Тоомс.

Щербатов вздохнул:

– Знал, что приехали эстонцы. Знал, что ищут Константина Якобовича. Хотел помочь. Я же его должником остался.

– Свежо предание, – Понизов осклабился.

– Другого не услышите, – Щербатов закусил удила. – Не из-за креста же в самом деле. Постойте же! Да, конечно, крест с вензелем! – кровь бросилась ему в лицо. Подбежал к столу, схватил лист бумаги, карандаш, верной рукой художника накидал рисунок. Повернул его к Гусевой. – Ну-ка гляньте, может, этот?!

На рисунке был выведен крест с вензелем «кн. В. Щ.»

Гусева смешалась. Подняла испуганное лицо на Тоомса:

– Тоже похож! Ей-богу, похож!

– Что такое «кн. В. Щ.»? – хмуро уточнил Тоомс.

Борода отбросил карандаш:

– Князь Владислав Щербатов. Мой отец. От него ко мне. От меня к Пятсу. Мы в ту ночь с ним обменялись. Он мне свой – как знак. Я ему. Вроде, как похристосовались. Так что, найдем – значит, и я свое фамильное верну.

Понизов помялся.

– Борис Вениаминович! Черт его знает, как получилось… – выдавил он виновато. – Уж больно всё сошлось один к одному!

– Пустое! – суховато извинил Щербатов. – Я уж вычислил квадрат, где в пятидесятых хоронили умерших из судебно-психиатрического отделения. Беда в том, что одному не управиться.

Он достал кальку с размеченными участками. Ткнул.

– Площадь больно велика. Как ни отсекай. Может, организуем через поссовет общественность? Что-то вроде субботника!

Понизов хохотнул.

– Думаете, в районе не откликнутся? – обеспокоился князь.

– Откликнутся, не сомневайтесь. Таких звездюлей наваляют… Как только первый штык в землю воткнется, меня снимут, вас посадят.

Он спохватился.

– Кстати, насчет анонимки… Не приезжали еще?

– Хурадов подходил. Грозился, что какие-то мои старые плиты разыскал. Турнул я его. После звонили из ОБХСС. На той неделе вызывают.

Понизов куснул губу.

– И что думаете?

– Чего думать? Власть вызывает. Съезжу. Мне скрывать нечего. Всё по закону. Время на дворе не прежнее. Не могут ни за что посадить.

У Понизова от такого перла аж морщины волнами заходили по лбу.

– Ни за что не могут. А вот когда есть что, – он пошуршал пальцами, – схавают за милую душу. Послушайте, наивный вы человек. Время, может, не прежнее. Но люди-то точно – те, что и раньше. Кому как не вам знать, что сажают у нас не по закону, а по интересу. Очень прошу, – не надо ездить. Съездите лучше в Прибалтику.

– Куда?!

– В Таллинн. Вот к нему, – он показал на Алекса. – Команду даст, устроят в лучшем виде. Поживете как на фазенде. А я пока здесь разрулю. Выясню, чей интерес, сколько стоит. Короче, это мои проблемы. Уложусь в две-три недели. Закрою вопрос, и – вернетесь чистым, как свежеотполированный памятник.

Он ухватил Щербатова за костистую руку.

– Не могу! – отказался князь. – У меня своя вина перед покойным президентом. И пока не разыщу его могилу, никуда не уеду. Помогу вашим эстонцам найти могилу, глядишь, спишется старый грех… Но больно площадь велика, – повторил он сокрушенно.