Конгломерат Владимир Кириллов
© Владимир Кириллов, 2019
ISBN 978-5-0050-9480-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Стихотворения
Легенда
Мы шли, не ведомо куда,
Не зная, не спросив.
Ручьями талая вода
Изранила массив.
Мы песни рваные как стон
Горланили, крича,
Когда на нас со всех сторон
Слетелась саранча.
Пока рука держала меч,
Был каждый словно зверь.
Не видел свет подобных сечь,
А тьма – таких потерь.
И пили мы на брудершафт
Живую кровь, кто смог.
Почти космический ландшафт
Лежал у наших ног.
Но лишь о тех, кто жизнь свою
На время сдал в ломбард,
Слагает мифы во хмелю
Седобородый бард.
У камина
Я растворился в кресле у камина,
Где пламя лижет дров сухих шалаш.
На полке глиняная балерина
С улыбкой, словно клоун Карандаш.
И мечется огонь животным многоликим,
Пытаясь на решётку налететь.
На мраморе мифические блики
Мистерией про жизнь или про смерть.
В ладонях прячется стакан со льдом и виски.
Трещат поленья, искры-светляки.
Сегодня мир вдруг стал до боли близким,
Почти как пальцы сломанной руки.
А в полудрёме тусклые фантомы
Плывут, как будто, в небе облака.
И я опять хочу разговорить Харона,
Смешного, в сущности, немого старика.
Приходят поздно здравые идеи,
Когда нет сил парить или летать,
Когда виски предательски седеют,
И койкой видится просторная кровать.
Но есть пожар, зажатый между стенок,
А значит, есть предел у пустоты!
И, может быть, остался от вселенной
Не только сладкий и приятный дым.
«Он не боялся – дважды два …»
Он не боялся – дважды два —
Ни татей, ни воров,
Лишь опасался иногда
Румяных докторов.
И сердце нежное своё,
Чтоб кто-то не украл,
Надёжно завернув в тряпьё,
Под грушей закопал.
И тут же отступили страх,
Сомнения и боль.
Он стал отчаянным, как Гракх,
И хрупким, как Ассоль.
Стал жить привольно и легко,
А проще, без забот,
Ведь сердце храброе его
Хранил садовый крот.
Но не бывает без проблем,
Когда всё тип и топ,
Хоть веселился, пил и ел,
И мир сосал, как клоп,
А было грустно по утрам
На празднике зари…
Быть может, просто сердце там
Скучало без любви?
Миражи
Всхожу ли я на берег влажный,
Где волны трутся о гранит,
Где над стволами змей бумажный
Орлом расцвеченным парит.
Брожу ли я тропой лесною
По жилам высохших корней,
Где тень соседствует с сосною,
Где воздух гуще, чем елей.
Сижу ли на холмах горбатых
Среди нескошенной травы,
Где пахнет юностью и мятой,
Где не укрыться от жары.
Везде, куда судьба забросит,
Налёт сомнения лежит.
А за спиной смеётся осень
И возбуждает миражи.
Мы
Мы все немножечко евреи,
Хотим мы этого иль нет,
Нас по пустыням Моисеи
За ручку водят много лет.
А мы по притчам Соломона
Сверяем мысли и дела —
Потомки славного Додона
И тех, что Сара родила.
Мы все немножечко с приветом,
По принципу «вопрос – ответ»,
И слепо следуем советам,
Забыв, что дан один завет.
Мы все немножечко с Востока,
Ещё не инь, уже не янь,
Но отдаляясь от истока,
Не понимаем: дело дрянь.
Мы все немножечко евреи,
Идя по скользкому пути,
Себя мы искренне жалеем.
Так нам и надо. Бог простит.
«Пускай дотла сгорю в огне…»
Пускай дотла сгорю в огне,
Пускай гореть я буду вечно,
Лишь только раз достанет мне
Лечь с самой роковой из женщин.
Пускай свистит жестокий кнут,
Врубаясь в плоти ком кровавый,
Коль я смогу хоть пять минут
Блистать в лучах всемирной славы.
Пускай гнилая пасть гиен
Без срока рвёт меня на части,
Когда познаю сладкий плен
Короткой абсолютной власти.
Пускай проказа обратит
В сплошной гнойник лицо и члены,
Лишь подержу аккредитив
На золото из всей вселенной.
Не страшен ад, а страшен рай.
Ведь, если даже не сумею
Хотя бы раз зайти за край,
Тогда зачем живу и верю?!
«Иди, тебя никто не победит…»
Иди, тебя никто не победит,
Иди смелей и ничего не будет:
Не будет мелочных обид,
Которых так боятся люди;
Не будет призрачных потерь —
Ты потерял уже, пожалуй,
Ту бронированную дверь,
Которая твой мир держала;
Не будет яда клеветы
И лицемерия не станет:
Давно забытые черты
Не возбуждают и не ранят;
Не будет солнца по утрам
И вечерами чая с мёдом;
Не будет тех глубоких ран,
Которых не излечишь йодом;
Не будет яростных боёв,
Когда друзья уходят строем;
Забудешь, что такое клёв
И как волчок внутри устроен…
И лишь вопрос: зачем идти?
Кому нужна твоя удача?..
А ива глухо шелестит
И над водой тихонько плачет.
«На столбовой дороге…»
На столбовой дороге,
Как раз у перекрёстка
Ломали людям ноги,
Кнутом стегали хлёстко.
И отбирали тут же
Все денежные знаки,
Детей валяли в лужах,
Кидали в буераки.
Когда вставали звёзды
И видели дорогу,
Свои скупые слёзы
Роняли понемногу.
Там до сих пор, приятель,
Не часто и не сразу
Находит вдруг старатель
Прозрачные алмазы.
Сон
Мне снился сон, обычный сон:
Семнадцать девственниц роскошных
На фоне моря и колон,
То, изгибаясь, словно кошки,
То, выпрямляясь, как шесты,
Вокруг меня играли телом,
И чувством, может быть, шестым
Я понимал – дойдёт до дела.
Но вдруг туман, потом гроза,
И тот же берег, но пустынный.
И мы стоим глаза в глаза,
В руках мечи, щиты на спинах.
Под ветра бешенного вой,
Под свист кружащихся песчинок
Вступили мы в смертельный бой —
Последние в стране мужчины.
Звенят булатные мечи,
И пузырится кровь на ранах.
Ещё удар, а враг молчит,
Лишь оседает как-то странно.
Повержен, но не мёртв злодей,
Пришедший отобрать свободу.
А мне кричат: «Убей. Убей!»
Кричат поля, леса и воды.
Кричит: «Убей!» – старуха-мать,
Кричат: «Убей!» – жена и дети:
«Он приходил, чтобы отнять,
И ты один теперь в ответе».
Кричат погибшие друзья,
Я в жутком крике задохнулся…
Свой меч над миром поднял я…
Но в этот миг, увы, проснулся.
«Однажды, может, иногда…»
Однажды, может, иногда,
Почти всегда, короче,
Приходит подлая беда,
Лихая, но не очень.
Стучаться в дверь или окно
Ей недосуг, пожалуй,
И как в Диснеевском кино,
Слезой давить на жалость.
Она зашла хозяйкой в дом
Надолго и надёжно,
С бедою справиться, при том,
Бывает очень сложно.
Безмолвно сделала своё
Препакостное дело:
Когда-то ладное жильё
Она без соли съела.
Потом присела на порог,
Вздохнула полной грудью,
Весьма болезненный урок
Дала беспечным людям.
А люди, если рассуждать,
Беспочвенно дрожали,
Беда, конечно же, не мать,
Но тоже не чужая.
Она, наверно, неспроста
Являлась днём и ночью…
А вдруг дотянешь лет до ста?!
Беде не хватит мочи.
Параллельные миры
А в параллельном мире
Живут сто тысяч лет
В пещере иль в квартире
Под инфракрасный свет.
Нельзя сказать наверно,
Чего на праздник пьют,
Едят ли там шаверму
И любят ли уют.
Но коль сто тысяч могут,
Конечно, крепко пьют,
И даже недотроги
Не слишком честь блюдут.
Свобода повсеместно
И равенство для всех.
Одно лишь плохо – тесно,
Да так, что просто смех.
Пришельцы
В межгалактическом пространстве
Средь неопрятных Чёрных дыр
Слонялись разные засранцы
И без руля, и без ветрил.
Одни вторгались на планеты,
Как будто кто-то их просил,
Аборигенов на котлеты
Без сантиментов замесив.
Другие знания алкали
И буром пёрли на рожон.
Те оптом сгинули в Сахаре,
Залюбовавшись миражом.
А третьи – до сих пор как дети
Играют в прятки без конца.
Вы их встречали на рассвете
То в неглиже, то без лица…
Контакт
Прилетели на тарелках
Внеземные существа —
Три каких-то недомерка
Без ушей и естества.
Захотели подобраться
К вящим тайнам бытия,
Чтоб себе присвоить, братцы,
Нашу родину – Земля.
Забирали для эмпирий
Полу вызревших невест,
Что-то внутрь им вводили
Под наркозом или без,
Отправляли в гиперполе,
Возвращали ровно в шесть,
Чтобы те по доброй воле
Рассказали, что как есть.
И теперь, покуда встретил
Половинку для семьи,
Как узнаешь, коли дети,
Где твои, где не твои.
В общем, трио с Альтаира
Иль других каких краёв
Нас лишило центра мира:
Веры в чистую любовь.
К Ницше
Мне снится, Ницше,
На травке Кафка,
Немецкий шницель
Он вкусно чавкал.
Проснулся сразу —
Постель нагрета —
Добро бы зразу
Или котлету.
Я выпил воду
С ладони прямо,
Из бутербродов —
Засохший пряник.
Вот это глыба!
Одно лишь грустно:
Молчал как рыба
Твой Заратустра.
Игрок и Смерть
Когда-то, в мутные года
Жил на Земле Игрок.
Во всё, что хочешь, он играл,
Причём, играл как бог.
Он был отчаянный боец.
Когда ж пришла Она,
Отсрочить плановый конец
Он страстно возжелал.
«Хотя на свете я в гостях,
Отнюдь, не праздно жил,
Давай сыграем на костях», —
Он Смерти предложил.
«И коли выпадет в твой ход,
К примеру, дубль пять,
Мне дашь полгода или год,
А там… метнём опять».
«Доколе будем мы играть?» —
Спросила Смерть его:
«Ведь часто может выпадать
Заветное число».
«Там будет видно, не грусти,
Всегда приму отказ», —
В стаканчик кости опустил,
Не опуская глаз.
Присущ и Смерти был азарт,
Не всё ж ей так косить,
А этот грамотно сказал,
Не стал, как все, просить.
С тех пор встречались каждый срок,
Чтоб партию сыграть.
Про кости Смерти невдомёк:
На каждой грани – пять.
Четыре воина
Когда Земля на грани краха,
И мир летит в тартарары,
У той, прославленной, горы
Они одни встают из праха.
Берут потёртые доспехи,
Мечи, разбитые щиты,
И выходя из темноты,
Не сомневаются в успехе.
Хотя всего их двадцать восемь.
Зато вокруг врагов не счесть.
Но, с ними Бог и с ними честь,
И каждый слово в сердце носит.
Жаль только четверым достанет
Безумный подвиг совершить.
Ведь властью им не дорожить,
Их слава грешная не манит.
И первый здесь, конечно, Воля.
Он твёрд, бесстрашен и суров,
Свободен от любых оков,
Не знает слабости и боли.
Другой – теперь Добром зовётся.
Пускай дороден и болтлив,
Немного, может быть, сонлив,
Не он не хуже братьев бьётся.
На левом фланге Правда-воин.
Упрям, задирист и плечист,
Жаль на руку не слишком чист,
Но, в целом, большего достоин.
Последний – названный Любовью.
