– Я стала хуже, да? – жалобно прозвучал её голос.

– Нет, нет, что ты, – поспешил я успокоить её. – Ты стала лучше. Ты – прекрасна! Как я ждал тебя…

– Я тоже ждала. Думала, ты совсем забыл меня. Ты молодец, что пришёл сюда, к своему любимому месту. Ты ведь не забыл меня? – ласково, снисходительно глянула она.

– Как можно? – с огорчением возразил я. – Ты такая необыкновенная. Но сильно изменилась. Я и не подозревал, что ты такая отчаянная… Послушай, откуда тебе известно это место?

– Мне все о тебе известно, – решительно заявила она. – Ну, а теперь – к делу. Ты садись-ка в своё кресло. А я буду говорить.

– Да я постою. Сиди, пожалуйста, – поспешил я возразить.

– Я буду говорить стоя, – заметила она вдруг менторским тоном. – Я буду говорить стоя, и следить за морем. А ты будешь слушать меня сидя, – сурово распорядилась она и, повернувшись к морю, на мгновение застыла.

Она долго смотрела в море и что-то шептала. Я услышал лишь обрывок фразы: „ Не волны бегут, а стадо каких-то таинственных животных»… Наконец, она резко обернулась и уставилась на меня в упор, сверля глазами, словно буравчиками. Лицо у неё было возбуждённое до густого румянца, глаза напряжённые. Глядя на неё, как загипнотизированный, я неожиданно пришёл к выводу, что она может сделать со мною всё, что ей угодно.

– Ты действительно рад, что я пришла? – широко улыбнулась Гизела, и зелёные глаза её засияли.

– Да я просто счастлив, – искренне подтвердил я. – Хотя, признаюсь, немало удивлен.

– Чем? – вскинула она свои брови-птицы.

– Да вот… всем. И твой приход, и твой наряд, и твои манеры, твои загадки. Вся ты вроде бы другая, не как моя героиня.

– Я стала хуже? Только честно, – не сводила с меня строгий взгляд Гизела.

– Что ты, Гизела? О такой героине я мечтать не смел. В тебя нельзя не влюбиться, чего я больше всего опасаюсь, – признался я без малейшей лукавости.

– Почему? Почему ты не имеешь права влюбиться в свою героиню, коль она по твоей же воле выступает в самой положительной роли? Да ты обязан её любить, – заверила она убежденно.

– Если я сам влюблюсь в свою героиню, то я из ревности не подберу ей достойного человека, не позволю ей в кого-то влюбиться, – рассуждал я. – Даже из Олега, твоего жениха, я мигом сделаю, если не подонка, то размазню, чтобы ты его бросила.

– О, ты меня просто шокируешь своей дикой отсталостью! – закатила она свои огромные глаза. – Теперь я не удивляюсь, почему у тебя ничего не получается с образами – ты же самый невыносимый консерватор. Разве можно с такими отсталыми взглядами понимать людей, создавать художественные образы? Подумать только, в кого ты хотел меня превратить в своей повести. Во что ты меня одеваешь? О чем я должна у тебя говорить с друзьями? Каких увлечений ты только не подсовываешь мне? Это же кошмарно, если представить твоих героев, в том числе и меня, в реальной жизни. И то мне нельзя, и этого нельзя делать, и ошибаться я не имею права, и всё-то я у тебя знаю. Я у тебя не живая плоть, а бескровная схема, – все больше распалялась моя героиня. – Какому живому человеку нужна такая героиня? Чему я научу людей?

Гизела примолкла, чтобы передохнуть. Она слишком разволновалась. Это было видно по рукам, когда она поспешно извлекала из своей белой сумочки болгарские сигареты. Она несколько раз сильно, с вожделением затянулась дымом, от которого исходил приятный запах мяты, получилось это у неё по-мужски эффектно и в то же время по-женски изящно.

– Но такого я тебе никогда не позволял, – заметил я весьма робко.

– Ты мне много чего не позволял. Ведь там, в повести, в обществе твоего Олега и ему подобных, ты ни разу не нашёл для меня хотя бы лишней сигаретки, – досадовала она.