Пожалуй, это был период наших самых тесных взаимоотношений с Сашей С. Причиной тому не только наши схожие интересы в творчестве, и не стоит думать, что мы, как одержимые, только и делали, что сочиняли стихи и читали их друг другу. Мы были обычными студентами, достаточно спокойно относившимися к учебе на первых курсах, а потому имевшими достаточно много свободного времени и жаждущими свободы, любви и приключений. Свободы было чересчур много, и это многих погубило: в дальнейшем они вместо продолжения учебы внезапно оказались в армии. В любви я всегда был слишком привередливым, а порой и просто брезгливым. Сашу С., как мне тогда казалось, тоже не устраивали классические взаимоотношения, и его оригинальность не позволяла быть достаточно любвеобильным. Что же до приключений, то они были всегда. Ну или почти всегда, пусть и безобидные, без тяжелых травматических последствий («Что же это за приключения?!» – может кто-нибудь возразить мне), но они были.

Это продолжалось не так уж и долго, поскольку после второго курса Саша С. ушел из института и впоследствии поступил в какой-то московский литературный университет. Это все выглядело очень красиво, возвышенно и логично по определению: имея глубокую склонность к литературе, к поэзии в частности, он не мог больше терять времени, заставляя себя изучать технические дисциплины, а непременно должен был бы реализовать себя в своем настоящем призвании, поэтому он вроде как принял решение бросить технический вуз и поступить в престижный столичный литературный университет. Ломоносов, не иначе. Жаль только, в Москву на маршрутке поехал, пошел бы пешком – цены бы ему не было. Но в моих глазах, а я был очень близок к нему в то время, происходило все намного проще. Как и многие студенты младших курсов, задурманенные вкусом внезапно нахлынувшей свободы, Саша С. в один момент просто не справился с учебным планом. У студентов было в порядке вещей двигаться по самой грани учебного процесса, в последний день или даже ночь писать полугодовую курсовую, а также, придя на экзамен и стоя у двери, пытаться хотя бы у кого-нибудь найти лекции и прочитать материал. Это было тоже своего рода приключением, но были и те, кто выпадал за эту грань. Саша С. оказался именно из тех, только, в отличие от всех остальных, он утверждал, что принял самостоятельное решение задолго до этого. Но, так или иначе, выглядело это очень убедительно и мощно, этакий поступок: просто взять и уйти из института.

Процесс поступления в литературный вуз тоже описывался им очень красочно, но, по моим сведениям, вместо сорока человек на место, как утверждал он, конкурса там практически не было, и процесс поступления не сопровождался сложностями.

Так или иначе, наше общение практически перестало иметь место, поскольку жили и учились мы в разных городах, писать письма на бумаге было сущей глупостью, а, поскольку компьютерный бум только еще набирал свои силы, возможности общения через электронные средства коммуникации не было. Была у меня один раз идея: отправить с почтовым голубем свое новое стихотворение на его суд, но потом меня быстро отпустило, и голубя я тоже отпустил. Стихи, кстати говоря, я еще писал какое-то время по инерции, но былого энтузиазма уже не было, а позже я и вовсе счел все это бредом.

Литературный университет Саша С., насколько я знаю, тоже так и не закончил. И предлоги были тоже самыми наиблагороднейшими: вроде как кто-то из преподавателей не смог понять его творчество. Все это звучало очень пафосно, но уже как-то малоубедительно. Между нами образовалась огромная пропасть, разделяющая наши интересы. Я окончил университет уже женатым человеком и отцом своего первого ребенка и сразу же с головой кинулся в работу. Цели были самые благородные – достичь успехов и финансового благосостояния для своей семьи. Я много работал, а значит, и результат со временем не заставил себя ждать. С Сашей С. мы встречались время от времени, но это время нас разделяло. Он продолжал всем читать тот единственный стих, один из первых, который был наиболее удачным и который все давно уже знали наизусть. Я высоко ценю его творческий потенциал, но раскрыть его он так и не смог или не захотел. Поэтому, когда после всех этих благородных выпадов с литературным университетом он так ничего и не написал нового и по-настоящему стоящего, я перестал воспринимать его серьезно. Он продолжал быть оригинальным, но эта оригинальность, так подходившая молодому юноше, на уже повзрослевшем дядьке выглядела глуповато. А может быть, это я, увлекшись проблемами семьи и карьеры и абсолютно отдалившись от творчества, начал так все это воспринимать.