– Нет. С настоящими друзьями. С ними.

Она показывает на кошек. Все они смотрят на нее и как будто улыбаются, подтверждая ее слова. И это странно, потому что, как известно, кошки не умеют выражать эмоции. Они просто милые. Мы продолжаем путь в тишине. И вдруг оказываемся прямо у ворот дядиной фермы. Я, она и кошки.

– Ну вот мы и пришли. Передавай привет дяде. Знаешь, в детстве только он один покупал мне мороженое.

Это так похоже на Маркуса Крокодила. Я думаю, не поцеловать ли новую подругу в щеку, ведь именно так поступают друзья, но она уже уходит. Вместе с кошками. Я стараюсь как можно учтивее попрощаться и поблагодарить ее.

– Спасибо за компанию. Кстати, как тебя зовут?

Уже отойдя довольно далеко от покрашенных голубой краской ворот фермы, она кричит:

– Патрисия! Но можешь называть меня Зорайде!

Невозможно поверить, сколько любопытных вещей может происходить в городе, где, казалось бы, ничего не происходит. Я стою у ворот и смотрю, как Зорайде уходит в сопровождении своих друзей-кошек, и чувствую легкость. Легкость. Может быть, в этом и состоит основная разница между огромным городом с тяжелой атмосферой ― как раз в таком я и живу ― и крошечным населенным пунктом, как Салту-Бониту?

Я вхожу в дом и сразу направляюсь в спальню. Оставляю окно открытым, потому что хочу съесть на ужин арахис, рассматривая ковер звездного неба. Полпачки арахиса. Это один из лучших ужинов в моей жизни. Я ложусь в кровать, но не могу заснуть.

Думаю о поездке сюда, об оправдании, которое найду для мамы завтра, о муниципальном бассейне и о девушке с кошками. Но это еще не все. Да кого я обманываю? Я не могу перестать думать о парне из бассейна. О парне, который оказался на моем пути. Я волнуюсь, потому что никогда ни о ком так не думала. В таком ключе. Звук скрипящего бамбука на заднем дворе дома добавляет ситуации тревожности. Нет, я не из тех, кого впечатляют подобные вещи. Но на мои мысли об этом парне, которого я сегодня встретила, волей-неволей накладывается скрип бамбука, и эта смесь становится прямо-таки взрывоопасной. Кажется, что моя голова сейчас разлетится на части. Я встаю с кровати, открываю рюкзак и ищу плеер, чтобы послушать голос отца. Он всегда меня успокаивает. Но плеера нет. Не может быть! В отчаянии я вываливаю содержимое рюкзака на пол. Монеты, бесполезные бумажки, ежедневник, который я собиралась вести, но так и не начала. Все это выпадает из рюкзака, но плеера с кассетой с папиным голосом нет. Этого не может быть!

Папа, где же ты?

Я уже некоторое время сижу на полу в дядиной спальне. Не знаю, как долго. Я в абсолютной панике. Я одна, снаружи скрипит бамбук, а папиного голоса нет. Да, это был мой выбор. Но не во всем. Я не специально потеряла кассету. Нет, я не плачу. Это еще одна вещь, о которой я вам пока не рассказывала. Я не плачу. Странно? Очень, я знаю. Особенно если принять во внимание мой возраст. Подростки часто устраивают истерики. Кричат. Рыдают. А я ― нет. Дело в том, что я, наверное, выплакала все свои слезы второго сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Или вскоре после этого. Значит ли это, что я вообще ничего не чувствую? Конечно, чувствую. Но каждый раз, когда у меня болит горло или подкатывает грусть, я слушаю папин голос. Слушала. Ведь кассеты больше нет. Я пытаюсь обнять Афонсу, надеть пижаму, посмотреть на небо, усыпанное звездами, но ничего не получается. Я сдаюсь. Проходит еще какое-то время, я лежу на полу спальни, жалея себя, что, говорят, характерно для подростков, как вдруг слышу шорох у двери гостиной. Стучат. Мне страшно. Стук становится все настойчивее. Я подхожу к двери, не до конца уверенная в том, что поступаю правильно. Открываю дверь. Кто там? Можно и не говорить, правда? И что у него в руках? Вы догадались? Да. Тот парень. Парень с очаровательной улыбкой, которая заставляет время остановиться, стоит перед дверью и держит мой плеер. Я знаю, знаю, это слишком невероятное совпадение, а я не верю в совпадения. Это слишком очевидно, это похоже на хэппи-энд в кино. Что он делает здесь, ночью? В тот самый момент, когда мне кажется, что мир вот-вот рухнет или что я наконец-то расплачусь, он смотрит на меня так, как будто иначе и не должно было быть.