Когда-то, когда все было по-другому,

никто не боялся зимы.

По пришествии верного времени младенцы появлялись на свет, а старики уходили в горы, и все это составляло единый круг пути. Смерти как таковой не существовало: она была переплетена воедино с жизнью и любовью, как волосы переплетены в тугой девичьей косе.

Зиме не нужны были поводы для пира, зима сама была праздником. Зима не соединялась в умах с умиранием. В День, когда выпадал снег – белый, пушистый, творожный, – каждый человек, и зверь, и получеловек, и полузверь праздновали День, когда все становятся старше. Чем холоднее была зима, тем теплее люди относились друг к другу.

В День, когда все пошло не так, весну проиграли в покер.

История старика Юнхо, который держал световую лавку

Имя мое Юнхо, но все зовут меня стариком настолько давно, что мне чудится, будто родители сразу нарекли меня так, когда заметили, что я родился с морщинами и дряблой кожей. Не знаю, правда ли это, но что есть, то есть: приметы дряхлости никак не мешают моей работе и моей любви к зиме. Или – лучше сказать – никак не мешали. Со Дня, когда все пошло не так, у меня болят кости и ноет сердце.

Я чувствую, как мое имя смешивается со снегом, который и не думает прекращать идти,

который и не думает ослаблять контроль над городом,

который и не думает оставлять мне что-либо, кроме старости и одиночества.

Много лет подряд я готовил город к зиме. Держатель световой лавки, пожалуй, самая важная профессия, которая передается от отцов и матерей к детям: от большого всемогущего сердца к сердцу, которому только предстоит научиться безусловной любви. В течение года я ездил по миру и искал цветы. Горные тюльпаны с широкими сизыми листьями – три-четыре в каждой луковице – и с крупными тяжелыми цветками, напоминающими тюрбаны – мужские головные уборы из ярких тряпичных платков. Или дикие ирисы, дары богини радуги, на короткой ножке с сочным утолщенным корневищем и одиночным сидячим цветком в пелене двух аметистовых прицветников. Или кусты китайской гвоздики с узкими вытянутыми листьями и цветком, походящим на зевающий зубастый рот.

Я ловил солнечный свет и складывал его в деревянные шкатулки, ящики из стекла, кожаные сундуки всех форм, размером от ногтя на мизинце до кабины воздушного шара. Я собирал светлячков, учился добывать искры от трения любых тел, наблюдал за падающими звездами, стремясь уцепиться за хвост. Когда день шел на убыль, а плоды теряли сок, я понимал, что время настало, и садился за изготовление свечей и фонарей. Эти излучатели света нужны были, чтобы мешать подбирающейся ночи стать вечной темнотой. Я работал до тех пор, пока горное озеро, на которое выходят окна моей лавки, не покрывалось коркой льда. Тогда я выносил изготовленный свет на улицу и принимался ждать.

Первыми собирались птицы и звери: они чистили шкуры и перья в глубоких белых сугробах, а после грелись кротким пламенем свечей с сухими цветами, которые в любой час зимы пахли апрелем, или июлем, или сентябрем. Затем приходили полузвери и полулюди: фавны устраивали хороводы и пляски, кентавры вели долгие немые разговоры, эльфы серебрили пространство колокольчатым смехом. На орлиных крыльях прилетал виверн, на львиных ногах приходила химера, на лягушачьих лапах прискакивал дух минтуци. Здесь все были равны; зимой все соглашались примириться и поклониться свету.