Он выехал еще до того, как город по-настоящему проснулся. Его старая машина резала колесами свежий, нетронутый снег на тихих улицах. Город под этим белым саваном казался чистым, невинным, спящим. Но Арион знал, что это иллюзия. Под этой белизной, в одной из его теплых, освещенных квартир, зияла черная дыра, нарушающая все законы привычной реальности. И он ехал прямо в нее.

Поездка была как пересечение границы. Он проезжал мимо своего джаз-бара, мимо книжного магазина, мимо парка, где иногда гулял – мимо всех якорей своей новой, «нормальной» жизни. И с каждым километром они отдалялись, превращаясь в декорации прошлого. А впереди, в утренней серой мгле, его ждал другой мир. Мир, который он так хорошо знал и так отчаянно пытался забыть. Мир полицейских лент, запаха смерти, искаженных человеческих душ и неразрешимых загадок.

Он вспоминал свою клятву. Год назад, после дела Ордынцевых, он обещал себе, что больше никогда. Никогда не позволит чужому безумию стать своим. Он строил плотину, кирпичик за кирпичиком. И теперь сам же ее и разбирал. Что это было? Слабость? Профессиональное высокомерие, которое не могло смириться с загадкой, которую он не в силах разгадать? Или нечто более глубокое? Фатальное притяжение к бездне, которое было частью его натуры, и от которого нельзя было сбежать, как от собственной тени.

Он нашел нужный дом в одном из новых, безликих жилых комплексов. Место, где квартиры похожи друг на друга, как пчелиные соты. У подъезда уже стояли полицейские машины, их мигалки были почти не видны в сером свете рассвета, но их молчаливое присутствие нарушало утреннюю тишину. У входа его ждал Макаров. Он курил, и дым от его сигареты смешивался с морозным паром, идущим изо рта. Увидев Ариона, он бросил окурок в снег.

– Я знал, что ты приедешь, – сказал он вместо приветствия. В его голосе не было ни триумфа, ни удивления. Только констатация неизбежного.

Арион ничего не ответил. Он посмотрел на оцепление, на фигуры экспертов, входящих в подъезд, на заснеженные окна на седьмом этаже. И в этот момент он окончательно понял. Пути назад нет. Он переступил черту. Он снова стал аналитиком. И этот первый шаг в чужую, холодную квартиру был шагом обратно в лабиринт. На этот раз он входил в него с открытыми глазами. И это было еще страшнее.

Лифт, тихий и стерильный, поднял их на седьмой этаж. Дверь в квартиру была распахнута. За ней был не просто коридор – портал в зону молчания. Весь обычный шум места преступления – щелчки фотоаппаратов, тихие переговоры экспертов – казался здесь приглушенным, неуместным. Воздух был холодным и неподвижным. Квартира была из тех, что печатают в журналах по дизайну. Белые стены, минимум мебели, дорогая, но безликая абстракция на стене. Идеальное пространство, лишенное всяких признаков жизни. И теперь это было правдой в самом буквальном смысле.

– Спальня там, – кивнул Макаров. – Но это не главное. Главное – в гостиной.

Но Арион сначала пошел в спальню. Он должен был увидеть все по порядку. Комната была такой же белой и пустой. На огромной кровати, под аккуратно расправленным одеялом, лежала женщина. Молодая, лет тридцати, с красивым, но теперь безмятежно-пустым лицом. На ее теле не было ни следов насилия, ни крови. Она была похожа на спящую красавицу из сказки, которую забыли разбудить. Эксперт, стоявший в углу, тихо сказал Макарову: «Предварительно – передозировка снотворного в бокале с вином. Все чисто».

Арион вышел из спальни. Он был готов. Он думал, что готов. Но то, что он увидел в гостиной, заставило замереть даже его, видевшего изнанку человеческой души.