В отдельные ночи я видел Старого Ника в щелку, но никогда всего целиком и вблизи. У него много белых волос, которые доходят только до ушей. Быть может, его взгляд способен превратить меня в камень. Зомби кусают детей, чтобы оживить их, вампиры сосут из них кровь, пока они не умирают, людоеды подвешивают их за ноги и съедают. Великаны тоже очень противные: «живой он или мертвый, я из его костей наделаю мучицы и хлеба для гостей». Но Джеку все-таки удалось удрать от него с золотой курицей – он быстро-быстро спускался по бобовому стеблю. Великан спускался за ними, но Джек закричал, чтобы мама принесла ему топор, что-то вроде ножа, только гораздо крупнее. Мама Джека побоялась сама срубить стебель, так что, когда Джек оказался на земле, они срубили его вместе, и великан разбился, и все его внутренности вывалились наружу, ха-ха-ха. И тогда Джек стал Джеком – Победителем великанов.

Интересно, уснула ли Ма?

В шкафу я всегда покрепче закрываю глаза, чтобы побыстрее уснуть и не слышать, как придет Старый Ник. Тогда, когда я проснусь, уже наступит утро, и я заберусь к Ма в постель и пососу молока и все будет в порядке. Но сегодня я никак не могу уснуть – у меня в животе бурчит пирог. Я считаю языком свои верхние зубы справа налево до десяти, потом нижние – слева направо, потом опять справа налево. Каждый раз у меня получается десять, а дважды десять равно двадцати – вот сколько у меня зубов.

Звука бип-бип все не слышно, а ведь уже давно десятый час. Я снова считаю свои зубы и получаю девятнадцать, – наверное, я неправильно сосчитал или один из зубов выпал. Я легонько кусаю себя за палец, потом еще раз. Я жду долгие часы.

– Ма, – шепчу я, – так он придет или нет?

– Похоже, что нет. Иди ко мне.

Я вскакиваю и распахиваю дверцы шкафа. Не проходит и двух секунд, как я уже в кровати. Под одеялом очень жарко, и я высовываю из-под него ноги, чтобы они не сгорели. Я напиваюсь до отвала из левой, а потом из правой груди. Я не хочу засыпать, потому что завтра уже не будет дня рождения.

Неожиданно мне в лицо бьет свет. Жмурясь, я выглядываю из-под одеяла. Ма стоит рядом с лампой, в комнате светло, потом вдруг, щелк, и снова становится темно. Опять свет, через три секунды – тьма, потом свет, который горит всего секунду. Ма смотрит в окно на крыше. Опять наступает темнота. Она иногда делает это в ночи, я думаю, это помогает ей снова заснуть.

Я жду, когда Ма окончательно выключит лампу. Тогда я шепчу в темноте:

– Все сделала?

– Извини, что разбудила тебя, – отвечает она.

– Ничего.

Она ложится в постель, замерзшая, и я обнимаю ее рукой посередине.

Сегодня мне пять лет и один день.

Глупый пенис всегда встает по утрам, я опускаю его вниз.

Когда мы, пописав, моем руки, я пою «Весь мир у него в руках». Другой песни о руках я вспомнить не могу, а в песне о птичках поется только о пальцах.

Два моих пальца летают по комнате и чуть было не сталкиваются в воздухе.

– Я думаю, что это песня об ангелах, – говорит Ма.

– Да?

– Ой нет, о святых, прости меня.

– А кто такие святые?

– Очень праведные люди. Вроде ангелов, но без крыльев.

Я смущен.

– Как же они тогда взлетают со стены?

– Это песня о птичках, они умеют летать. Я хочу сказать, что их назвали в честь святого Петра и святого Павла, которые были друзьями младенца Христа.

А я и не знал, что у него, кроме Иоанна Крестителя, были еще другие друзья.

– Святой Петр однажды сидел в тюрьме…

Я смеюсь.

– Детей не сажают в тюрьму.

– Это случилось, когда он и все остальные уже выросли.

А я и не знал, что младенец Иисус был взрослым.