– Ясно, Джину забираю. И не аренду вы платите, а по дешёвке три тысячи долларов за дом с садом выплачиваете за десять лет, без всяких процентов. Тащи амуницию из кладовки: поводок, ошейник, цепь, не достойны такой собаки!

– Щас!

Сказано было с гневом, однако через минуту приданое вылетело в форточку, и та захлопнулась. Увидев ошейник, Джинка взвилась от радости, подумала, что её немедля поведут гулять, но бывалый собачник оказался начеку, мастерство не пропьёшь. Скорее таской, нежели лаской, грубовато захомутал полульва-полулошадь, после чего она легко дотащила его до своего нового местопребывания, где пришлось посадить благородное животное на цепь, привязав к вагончику. Поняв, что хозяином снова является Виктор, Джина сначала легко покорилась судьбе, а потом, обезумев от счастья, начала сотрясать жилище. Теперь на работу предстояло мчаться по короткому грязному пути, на бегу прыгая, матерясь под нос и в полёте отряхивая брюки. Джинка, стерва, опять линяет!

Из тёмного институтского коридора, что уходит круто влево от вахты и где ещё не включён свет, доносился металлический и, как всегда, недовольный голос Вильгельмины Карловны, которая спозаранку распекала своих подопечных из отдела размножения техдокументации. Данное подразделение в устах местных юмористов теперь называется смешнее прежнего: отдел связи и последующего размножения. Под испуганный топоток босоножек девочки цирковыми мартышками упрыгали к своим рабочим местам: ксероксам, принтерам, ризографам, и даже телетайпным и телеграфным аппаратам.

Магницкий взял пропуск у вахтёра, усмехнулся и, быстро сунув руку за колонну, нарушил производственную дисциплину, разом покончив с жёсткой экономией электроэнергии – включил освещение коридора за десять минут до начала рабочего дня. Это был поступок, требующий самого сурового наказания. Дверь кабинета Вильгельмины Карловны тотчас широко распахнулась, оттуда выскочила огромная фигура и грозно посмотрела в сторону включателя: кто там себе чересчур позволяет? А навстречу ей уже спешил Магницкий в грязных уличных башмаках по свежевымытому полу – целовать в щёчку. И от страха при этом не трясся, так, слегка мандраж бил, как дрессировщика тигров перед представлением. Сейчас подлетит на полном скаку, приподнимется на носочках, чмокнет бледную холодную мраморную поверхность со всего маха. Начальница отдела на краткое мгновение зальётся малиновым цветом, глаза блеснут, и скажет, нет, шепнёт тихо и вроде недовольно: «А вот и Витя с прибамбасом пожаловали!». После чего неспешно оглянется в конец коридора: не видел ли кто? А если и видел, что с того?

Ясное дело, совсем это не Вильгельмина Карловна, а дочь её Жанночка, выросшая вширь неимоверно и ногами, и руками, и лицом, сделавшаяся похожей на маму практически во всём, даже занявшая её место начальника отдела связи и размножения в институте. Обычай целования возник в первую же их встречу нового времени, как только свершилось второе пришествие Магницкого в НИИ. Перебегая от директора в отдел кадров, он натолкнулся на чем-то раздражённую Жанну в коридорной темноте, перепутал с Вильгельминой, поздоровался холодно, мимоходом: «Здрасьте!», потом узнал, ужаснулся, стало невыносимо жаль беднягу, которую бог так беспощадно покарал невесть за какие прегрешения, превратив в собственную мамашу, подошёл и просто молча чмокнул в щёчку.

Получилось естественно, даже у нечаянных свидетелей не возникло никаких лишних вопросов: просто встретились два боевых товарища. Ну и что, что разнополые? Не может же он нынешней руководящей Жанне орать на ухо при встречах для повышения настроения: «Как вчера с размножением справились? Сколько конкретно связей планируем на сегодня?» Не может. А чмокнуть в щёчку с утра, – да с удовольствием, ощутив мимоходом святотатственный трепет от явственных черт Вильгельмины, видя благодарственное наполнение влагой глаз Жанны, которая после такого утреннего моциона становится мягче и человечней относится к коллективу. Жанна – человек хороший, но гены, блин, много чего портят.