– Ну и ну! – сказал он, рассматривая синяк.

Я оделась и вышла на улицу Юрик вышел за мной. За нами появилась Сашка с лыжами. Увидав синяк, она опять присела от смеха. Юрик взял лыжи в руки, и мы пошли пешком, а Сашка уехала на горку вперед нас. Сегодня идти было веселее. Я люблю ходить по знакомым местам, а мы шли той же дорогой, и я узнавала дома напротив, деревья и всякие другие предметы. Вот и гора. Мы влезли наверх. Юрик что-то долго высматривал вокруг.

– Ага, вот та. – наконец сказал он, про сосну, торчащую ветку которой он в темноте видимо, не видел, я тогда не поняла. Потому что мне показалось, что в другой стороне к лесу пробежал заяц: «сон про зайцев – вспомнился мне». Я понеслась с горки не куда все катаются и где устроена площадка и трамплин, а в противоположную сторону «за зайцем», и вдруг провалилась в глубокую яму (это был овраг, отделявший гору от леса, полностью занесённый снегом и незаметный). Хотела вылезти после падения и не смогла. Тогда я устроилась поудобнее и стала думать, я медведица в берлоге. Занесёт меня снегом и будет только дымок идти, как в одной книжке. Проснусь – а уже лето…

Проснулась я оттого, что кто-то размазывал мне по лицу снег. Я страшно обиделась и хотела стукнуть обидчика, но вдруг заметила, что у всех вокруг очень испуганные лица. Я тоже очень испугалась:

– Юрик! – закричала я, – Куда делся мой Юрик?! —

Но Юрик был тут рядом, это я его не заметила, и я успокоилась и спросила: «Что случилось?».

Юрик мрачно фыркнул.

– Что ты делаешь в яме? – спросил он.

– Я была медведицей в берлоге, – отвечала я ему.

– Ты же могла замёрзнуть, – сказал он.

– Медведи в берлогах не замерзают, – весело ответила я.

– Но ты не медведь, – не согласился он.

– Я одета не хуже – и куртка и свитер. Вот если бы была без куртки или без одежды – могла бы замёрзнуть, а так – нет. —

– Ну, тебя не переспорить, – сказал Юрик.

И он повёл меня домой и уложил в кровать. Сам тоже уснул на своей. Когда мы проснулись было уже темно.

Мы поняли, что проснулись от голода. Юрик уже не надеялся на свою «самостоятельность» – магазины в посёлке точно были, наверное, закрыты.

– Так и подохнем, сказал Юрик мрачно.

– Так и «подохнем», – подхватила я не очень знакомое слово: дохлый для меня означало «худой», «тощий», но никак не «мёртвый».

– Пойди к Сашке, и попроси чего-нибудь поесть, – сказал он.

– Какой хитрый! Сам и иди, и проси, – не сдавалась я.

Так мы немного спорили, – кто из нас решил «жить самостоятельно» в отдельной комнате. Или я не желала, чтобы мной командовала тётенька, как Мама, или Юрик, чтобы ходить в наливайку, под предлогом ходить в магазин. В итоге пошли вместе. В комнате Сашки было пусто. Мы полезли наверх, в «мастерскую художника». Сашка возилась с картинами.

– Чего вам? – строго спросила она с серьёзным лицом, а то всё смеялась, а тут лицо строгое и серьёзное через-чур.

Мы молчали.

– Ну, чего вам? – спросила она помягче.

– Ребёнок умирает с голоду, – выпалил Юрик.

– Мы долго ничего не ели, пояснила я.

Сашка опять присела на корточки и принялась хохотать.

– Оболтусы, настоящие оболтусы! —

Наконец она спустилась вниз и разожгла печку. Очень быстро начистила картошку и поставила варить. Она поставила на стол: хлеб, огурцы, селёдку, лук… Зелёный лук. Про него она сказала, что выращивает его сама там наверху, в мастерской.

Вскоре всё было готово. Вот это была еда!!! В своей жизни я не ела ничего вкусней. А потом мы пели песни. Какие-то новые хорошие песни:

Листья желтые над городом кружатся…

…ночью Юрик опять исчезал. А я только подумала, что «надо проследить», как быстро сморил меня сон опять.