Я уже начала жалеть, что умею рисовать только зайцев, когда пришла Сашка.

– Гении! – сказала она. – Как я раньше не догадалась… – И предложила идти на кухню и разрисовать печку там.

– Начать надо сверху. – Она забралась на табурет и начала, а я только подавала ей краски снизу. Рисовала она очень странно: ей ничего не стоило пририсовать таракану хвост, а рыбе ноги, а лягушке крылья. Потом она нарисовала Юрика с лыжами на ногах, как смешной шарж. Потом нарисовала меня в виде горохового стручка. Мы так и покатывались со смеху.

И тут приехала Мама, совсем не вовремя. Юрик стоял на печной плите, и рисовал на трубе кита, снова в красных яблоках, а мы с Сашкой рисовали друг другу на своих лицах усы. Мама ни капли не удивилась.

– Так, сумасшедший дом, – сказала она.

– Как умеем, – обиделась я.

Юрик застыл на печке и не знал, что делать с кисточкой и с краской, налитой в крышечку от банки.

– Может ты спустишься на землю? – сказала ему Мама.

– А это что ещё такое? – удивлённо спросила Мама у Юрика.

– Где, что? – переспросил он.

– У тебя под глазом. —

– У меня? – не понял Юрик.

– Да, да, у тебя, – строго сказала Мама и стала ждать ответа. И долго ей пришлось бы ждать, если бы не Сашка.

– Понимаешь, Даша, – сказала она деланно-серьёзно, но со смешком в голосе. – Юрик у тебя герой, он защищал нашу честь: он катался на лыжах с большой нашей горы и отклонялся от веток всех деревьев, а от одной ветки не смог уклониться! —

Я так и фыркнула, сдерживая смеха. Но это фырканье и кашель за ним произвели совсем другой эффект.

– Ты простужена, – сказала Мама, – тебе надо в кровать. —

И, не слушая никаких возражений, она загнала меня лечь в кровать, а Юрика послала за градусником.

Нас опять спасла Сашка. Она быстро приготовила чай, согрев воду на этот раз в электрическом чайнике.

– Ругаются, ругаются! – сказала Сашка, – Гулять надо, – на улице тепло, солнечно, – а не ругаться.

Температура была нормальной, и после чая мы вышли на улицу. Тут Сашка нашла нам лыжную мазь для оттепели, чтобы лыжи скользили, как в морозную погоду. Все встали на лыжи и пришли к нашей горке. Здесь мы почувствовали себя увереннее. Здесь мы были – «как рыбы в воде».

Мама притихла, она стояла в стороне, а мы демонстрировали ей все наши достижения: мы ездили зигзагами, и с разворотами на полный круг, все вместе, и по отдельности. А Мама смотрела на нас и молчала. Да и сказать ей было нечего: на лыжах мы были «ассами».

Гордые и счастливые мы шли домой к вечеру. Мы чувствовали себя победителями. Мама нам явно завидовала.

– Раньше я тоже умела, – сказала она Сашке, – а теперь… – И она махнула рукой. Лицо у неё стало немного грустное и махнула она так, что мне стало её жалко: всё учится и учится, сколько себя помнила Мама всё училась.

– Ты приезжай почаще, мы тебя вмиг научим, – сказала я Маме.

– Вмиг научим, – хором подхватили Юрик и Сашка. Мама внимательно посмотрела на нас и ничего не сказала.

– — – — – —

Вот и всё.

И вот мы уезжаем. Юрику пора было на работу, отпуск заканчивался. Сашка была грустная.

– Замечательный был отпуск, – всё говорила она, несколько раз повторяя – просто замечательный.

Я считала, что грустить не надо, – ведь мы ещё приедем. Юрик молчал.

– Правда же, мы ещё приедем? – приставала я к нему.

Юрик молчал.

И мне тоже сделалось грустно, – наверное, больше не приедем!

«Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере» —

сказал философ Иммануил Кант.

Кант был, несомненно, великий мудрец и с удивительной тонкостью он составил систему – 1 в которой сохранялись и внешний мир, независимый от человеческого разума (то есть присутствовал материализм), и 2 первенство духа в построении мира, то есть господствовал идеализм.