Внезапно раздался громкий режущий сигнал. Звонили из машинного отделения.
– Слушаю вас! Что случилось?! – громко, стараясь чтобы его услышали, практически прокричал Кудинов в то время, как за тонкими стенами рубки творилось что-то несусветное, не поддающееся описанию, одним словом, – безумство стихии.
– Капитан, докладываю, – говорил взволнованно стар- мех, – движок перегрелся. Прокладку пробило, масло течёт. Есть большая вероятность поймать «клин» или загореться.
– Что предлагаете, Алексей Михайлович?! – с трудом устояв на ногах, после удара о борт судна мощной волны, прокричал в микрофон Кудинов.
– Теперь уже по-любому надо сбрасывать обороты, а, соответственно, и скорость, – ответил стармех.
– Исправить сможете?! – спросил капитан.
– Какое там при такой погоде! Минимальный ход можем обеспечить, только и всего, – ответил усталым голосом Михайлыч.
– Ладно, пусть будет так! Вам помощь нужна?! – спросил в свою очередь капитан.
– Нет, не нужна. Как-нибудь сами, – ответил стармех.
– Худо дело, капитан, – сказал слышавший весь разговор вахтенный помощник. При таком положении дел, чувствую, не дойдём мы до Магадана. Не пришлось бы нам
«ласты клеить».
– Рано в панику бросаетесь, Виктор Фомич. Лучше твёрже держите штурвал. Не стоим же, а идём. С каждым часом Магадан становится всё ближе. Я уверен, дотянем,
– холодно посмотрев в сторону вахтенного помощника, сказал Кудинов.
Вахтенный ничего не стал отвечать на упрёк капитана, надолго умолк.
Прошло с полчаса, как судно потеряло полный ход и теперь шло на малом. Это позволяло держать направление, а с учётом, что ветер дул несколько сзади и сбоку, как бы немного помогал подталкивать корабль вперёд. Возникал вопрос: только вот знать бы куда он толкает их сейнер и зачем?
Из-за сброса скорости бортовая и килевая качка значительно возросли. В этом случае возникали новые опасения. Силы инерции и удары волн могли привести к местным разрушениям корпуса и отдельных устройств судна, нарушению нормального режима работы механизмов и устройств, заливанию палубы, вредному физиологическому воздействию на людей. Но самое страшное, что в результате постоянного нароста льда на корпусе сейнера, всё это вместе взятое, в конечном счёте могло привести к потере остойчивости судна и его опрокидыванию.
Шторм к полуночи разгулялся сполна и набрал свою жуткую, зловещую силу. По шкале Бофорта его можно было приравнять к восьмибалльному. Он характеризуется высокими, до семи с половиной метров в высоту, волнами. По краям гребней взлетают пенные брызги. Их полосы ложатся рядами по направлению ветра. Грохочут обрушивающиеся на судно волны, свищет сводящий с ума ураганный, ледяной ветер.
Внезапно в рубку вместе с резким порывом холодного воздуха буквально вломился в мокром с ног до головы брезентовом плаще старпом. Он быстро захлопнул за собой дверь, скинул с головы капюшон.
– С чем пожаловали, Матвей Степанович? – взглянув на него, спросил капитан и добавил. – Течи во внутренних помещениях судна нет? Нарост льда снаружи большой? Как там в кают-компании люди себя чувствуют, чем занимаются?
– Корпус судна в порядке, течи нет. В остальном – ничего хорошего. Обледенение очень значительное и к тому же неравномерное. Со одной стороны борта нарост льда больше, чем с другой. При такой скорости сейнера и силе ветра до Магадана вряд ли дойдём. Качка большая. Люди волнуются. Внутри судна чувствуешь себя как в закрытой металлической бочке, пущенной вниз с горы. Надо что-то делать, капитан. Может, запросить берег о помощи? – сказал поникшим голосом старпом, посмотрев на Кудимова.