Пошёл сразу устроился на работу, каменщиком работал. Потом с женой я разругался, туда-сюда, нервы не выдерживали у меня, ревность началась. Столько лет сидел, ну, короче, такой дебил, хотя она ездила постоянно туда. Она сына забрала, уехала в Новороссийск и они там живут. Потом, конечно, помирились мы, созвонились. Теперь год я здесь, приехал работать снова и получилось – напился, и свой же друган меня обул. И телефон, и немного денег было, тыщи три, наверное. Ну, хватало мне, когда сюда приехал. И всё – сел на стакан, а сейчас хожу то там, то тут, как получится, на улице живу.

– А менты, они гоняют бездомных? И вообще как относятся, по-человечески или нет?

– Нет. Они нас никуда не пускают. Ни в метро, никуда.

– Ну там, на Курском вокзале, я заметил, я был на втором этаже, там зал ожидания и там сидят бездомные.

– Редко сидят, но, значит, они плотят. „Калибрам“, которые в чёрном ходят, плати им по сто пятьдесят рублей за вечер. [Охранникам], потом я заебался платить. Вот я могу с тобой поспорить сейчас: я подойду, а они меня сразу прогонят сейчас. Хотя я чистый, чего, моюсь, нормальный. Бесполезно, а кто платит – те находятся там. Они знаешь, чего говорят? Нас трое, нам – каждому по пятьдесят рублей, а если четыре – двести получается. И за каждый зал получается.

Гонят-то везде, а где несильно – на Казанском вокзале, можно там зайти, посидеть хотя бы денёк. А ночью тоже платили там, по пятьдесят рублей, зайти посидеть до утра. Ленинградский – тоже по пятьдесят, двенадцать часов. Заходишь, по пятьдесят рублей плотишь, охранник стоит. Ну а сейчас я не знаю, месяца три я уже не бывал там, я не знаю уже, я тут. Менты выгоняют сразу, отовсюду.

– Тебя когда-нибудь увозили? Я слышал от нескольких бездомных, что бросают в автобус и увозят за сто первый километр. Ты о таком слышал?

– Меня не увозили, моих друзей увозили – бросали там. Не знаю, зачем, какой у них смысл. А здесь вот эти не трогают меня, потому что у меня нет ничего. Но если я зайду туда, в метро, то выгонят меня оттуда. Бывают, отсюда [с площади Курского вокзала] выгоняют прямо, на улице стоишь. Куда-нибудь, чтобы тебя не видели. Я говорю: а чем я хуже других? Они знают, что я бомжую, понимаешь? Другой стоит рядом, он хуже меня в сто раз одетый, его не знают, они ничего не говорят ему. А мне: всё, пошёл отсюда. Если не пойдёшь – выебут, сколько раз били, кровь у меня была, всё отбивали… Дубинками, ногами – сколько человек били.

– А арестовывают кого-нибудь из бездомных? Потому что я слышал, иногда арестовывают и пытаются на них преступления нераскрытые навесить.

– Многим вешают, а куда денешься? В Басманном ментовском отделе меня били, по рёбрам били три дна. Я и так с похмелья охуел – хотели повесить на меня. Я лежу уже, еле дышу, на хуй. Там статей много нераскрытых, на кого-то какую-то статью надо повесить. А есть люди – они сами соглашаются. Надоело на улице жить, берёт любую: 158-ю и 164-ю, грабёж или украл чего-то, типа. Зима на улице, сейчас холодно, негде жить, голодно, холодно. Давай, я возьму – дали ему полтора года, допустим, да? И он хотя бы ходит чистый там, одетый, кормят. А здесь кто, здесь только положи – тапочки и то спиздят. Я много знаю [тех, кто подписал признания].

От церкви [поддержка] есть: одежда, покушать. Автобус здесь есть социальный, он возит, это другое, там тоже моют, спать ложишься, утром уходишь. Там есть палатка, можно пойти туда: помыться, постричся бесплатно, одежду дадут. Там, наверху, тоже есть палатка, тоже самое: трусы, носки, куртки. В среду, в четверг вот здесь. Помогают: туфли, если надо, всё есть это. Всё же помогают очень здорово: если даже другой раз домой хочешь, нету денег если, они могут документы зделать, справки, электронный билет. Садишься, подходишь – всё, поехали, один раз только. Заносят тебя в компьютер.