Хочешь я тебе правду скажу? В зоне друзей не бывает, в основном выживает там сильнейший. Если что-то у тебя есть, тебя будут уважать. Если у тебя есть баул большой или на воле есть кто-то, деньги. Ну не все, а девяносто процентов вот так. Нет, приятельские отношения – это одно, это совсем другое, понимаешь? Есть у тебя чай – заварили, попили, есть у тебя пара конфеток или сигареты – покурили. Ходим вместе, в нарды играем, вроде, общение нормальное. А если у тебя нет ничего – день, два и… Ну, я не про всех говорю, а в основном так.
Письма всегда писал, я каждую неделю письма получал. И за счёт этого я выжил, потому что я до этого ни разу не сидел. Первый раз сел, вот так пошёл, пошёл, пошёл, не выходя. Я не мог переживать, я отказывался от сына, от всех. Не хотел: они мучились там со мной. Ну, такой у меня характер, я говорю: не надо, забудьте меня, живите своей жизнью.
– И жена не захотела, всё равно тебя навещала. А ты боялся, когда на зону попал? Всё-таки неизвестная ситуация, новая.
– Если честно – нет, я не боялся. Потому что я когда на свободе жил, я со многими людьми, которые отсидевшие, даже с полосатыми людьми я был знакомый. Ну, соседи были, так, по городу общение было: я уже знал, что к чему, как мне быть. А бывает, заходит, вообще, он понятия не имеет, он в камеру заходит, в двери, молодой пацан, он не знает, чего делать даже. Даже „здрасьте“ не могут сказать. Ну, боится, да? Там сидят блатные себе, они: ну чё стоишь-то? Молчит, вообще ничего не может говорить. Проходи, ты кто, чего? Переговорили, чифернули, на койке посидит и интересуется, как там. Есть смотрящий хаты, он там: кто он, откуда, как, почему? Там место вот, ложись здесь – он здесь спит.
Очень много [делали поделок, сувениров]: и ножи, и нарды, и настольные игры. Что угодно, ширпотреб: идёт на общак и на хозяина, начальника зоны. Если ему не дашь, он кислород перекроет и не даст ничего делать. Ну представь себе, тысяча человек в зоне, допустим, пускают пятьдесят-шестьдесят человек, ширпотреб делать. На общак идёт и это уже на общаке решают, сколько туда отдать, чтобы дорогу дали, чтобы на волю можно. И наркотики, и водка… [Всё через начальство шло], конечно. А без этого никак. Или можно даже не обязательно через начальство, можно вот, кто-нибудь на воротах стоит, это ключники: бабла отдал, чего надо тебе – занесут. Да всё там – на воле столько нету наркотиков, на хуй, сколько там. Я этим не занимался, я слышал, я вообще не пил в зоне. Там брага была, самогон, но я не пил, правда не пил.
Я вышел, всё сверкает, всё переделали. Я вышел за ворота, землю поцеловал сначала. Хотя воздух одинаковый, что до ворот, что за воротами, всё равно, подышал: как бы другой воздух это, понимаешь? Хотя вот – ворота, один и тот же воздух. Поцеловал землю и пошёл… Это шок был. Я летал как бы, так себя чувствовал, я не знаю, как это объяснить, ощущение такое. Когда оттуда выходишь, ты зажатый, это как зайца в угол загоняют. А раз – отпускаешь, он уходит на свободу, бежит, он счастливый. Вот так же я себя чувствовал, когда домой ехал: сын ждёт, жена ждёт…
Пошёл сразу устроился на работу, каменщиком работал. Потом с женой я разругался, туда-сюда, нервы не выдерживали у меня, ревность началась. Столько лет сидел, ну, короче, такой дебил, хотя она ездила постоянно туда. Она сына забрала, уехала в Новороссийск и они там живут. Потом, конечно, помирились мы, созвонились. Теперь год я здесь, приехал работать снова и получилось – напился, и свой же друган меня обул. И телефон, и немного денег было, тыщи три, наверное. Ну, хватало мне, когда сюда приехал. И всё – сел на стакан, а сейчас хожу то там, то тут, как получится, на улице живу.