Ну, в итоге получилось так, что полтора года я пробыл в Донбассе. В пятнадцатом году приехал, я ездил осенью сюда на две недели. У казаков набрал гуманитарки, потому что надо было переодеться к зиме всем. Приезжаю, а нас уже сделали армией. Раньше мы были все бандформирования, а потом сделали армию. В сентябре я сюда приехал и уехал туда. Сделали седьмой дивизион там, на Украине.

Думаю: ну, поеду на Стаханов, приезжаю, посмотрел на свой дом. А там, оказывается, в крышу снаряд попал, решётки выдрали местные и всё вытащили, даже полы выдрали. Снаряд только в крышу попал – всё. И я говорю: ёб твою мать, сколько в этот дом вкладывал, вкладывал и я без дома остался. Я ещё тогда взял третью игровую приставку, телевизор LG, сто с чем-то тысяч отдал за него, думал: о-о-о, приеду, буду отдыхать. Отдохнул, блядь. И я психанул, говорю: пока Дебальцево российским не сделаем, не уеду.

И я там, блин, чудил, конечно, очень. Меня свои хотели расстрелять… [Смеётся]. Снег выпал, короче, это перед Новым годом как раз, уже праздники начались. Все отдыхать начали, а я психанул, короче, и – туда, к ним. Думаю: и те же отдыхают. И иду, снег такой хирачит, хирак – землянка, думаю: что за жопа? А от нас до них, получалось, где-то двенадцать километров. И я это по полям, по полям, просто шатался, ну выпил, дурак, конечно.

Захожу в землянку – там человек тридцать их сидит, укропчики. Я говорю: ну как, сдохнуть хотите, падлы? Они говорят: давай чаю попьём. – Ну наливай. Он себе наливает, мне наливает, старый там мужик сидит, я смотрю на него, когда он пить будет. Он выпил, я выпил. Я говорю: и чего будем делать? Он: пойдём сдаваться. И я иду, тридцать человек веду… Мне – по ебалу, блядь, Красный у нас, мудак ёбаный. Как дал, как дал: ты куда попёр, блядь?! По ебалу, весь нос выломал, сука – мент бывший, местный. Да он мудак просто – без его приказа я пошёл. Они меня сутки искали, а я с этими пришёл…

Я их девятого мая видел на площади, когда мне награждение делали. Нас награждали, а они там сидели в УСБ бывшем или я не знаю, где они там сидели. Но они хотели к нам сдаться, потому что заебли их местные тоже, правосеки эти. Там, получается, укропы стояли, а дальше – правосеки. Правый сектор, фашистами мы их называли. Я один раз только на них попал и обошёлся живой. Там получилось так, что мы тогда думали: „точка-У“ это будет, а нас послали в разведку в деревню Казачья. На их территорию, за тридцать пять километров на их территории, там чего-то произошло, мы поехали проверять.

Приезжаем, а там деревня вся вырезана, представляешь? На их территории вся деревня вырезана, не на нашей, на ихней. И там нашли бабку одну, она в погребе сидела. Рассказала, короче, пришли эти правосеки, Правый сектор, и говорит, начали судить их, женщин. Там даже собачьи бошки на заборах торчали, я вообще обалдел, я когда увидел, меня так тошнило. И мы – за ними и поймали их аж под Изюмом. Из двадцати пяти человек только девять живыми забрали. Те сдаваться не хотели, привезли их. И вот к Валерке Болотову привезли их, а он сразу восьмерых застрелил, а одного оставил, прямо в администрации.

А там пацаны от двадцати до двадцати пяти лет, вообще мальчишки. Но обдолбанные – ужас! Мы им когда от электричества скобки, знаешь, от электричества привязывают такие? Мы их связали когда, так они рвали у нас, мы по три штуки им привязывали, там силище дуровое. И вот одного он оставил. Так вот он двадцать дней после этого всю администрацию песком засыпал, в мешки загружал. Два КАМАЗа привозят, он за ночь эти два КАМАЗа на окна в мешках укладывает.