Я быстро щёлкнула пальцами, открывая брешь в подпространство. «Я же должна была отложить сюда какие-то вещи на всякий случай… Вот, это подойдёт…»

Достав простое зелёное платье с золотыми пуговицами, я натянула его прямо на камизу, даже не пытаясь в таком состоянии зашнуровать корсет. Едва только последний крючок был застёгнут, я выбежала из комнаты. «Воздух. Мне нужен воздух».

Оказавшись на улице, я с трудом перевела дыхание. Бег по лестницам Академии был тем, по чему я не скучала ни мгновения. Первый порыв к побегу уже прошёл, и теперь прохладный ночной воздух отрезвлял мысли.

«Ну и куда ты собралась?» – спрашивала я сама себя. Желание забыться никуда не исчезло, вот только бездумное хождение по венецианским переулкам принесло бы больше размышлений, чем отрешённости. «Может, пойти в кабак? Алкоголь должен притупить разум».

Я понимала, что собиралась совершить глупость: помнила о словах Джиованни Калисто и странной реакции людей на улицах. Но в ту ночь мне было всё равно. Возможно, мне даже хотелось найти неприятности.

Хотя нет… Я просто хотела снова почувствовать рядом присутствие Тадеуша, хотя бы став им ненадолго – притворившись, ведь, будь Тадди на моём месте, он непременно утопил бы печаль на дне стакана с самым крепким алкоголем, как делал не раз во время учёбы.

Отмахнувшись от голоса разума и всякой осторожности, я пошла прочь от Академии, считая удары своих каблуков по каменной брусчатке.

«Упражняться в поэзии нужно ежедневно. Это не только тренирует ум, но и способствует улучшению здоровья. Да, мой друг, я имею в виду то самое здоровье, которое вы поправляете на шёлковых простынях с синьорой Франко. Помните: ничто так не пробуждает в женщине желание заняться любовью, как поэзия».

(Из письма неизвестного.)

Шум, запах кислого итальянского вина и перебродившего пива, визгливая музыка и толпа пьяных тел. Кабак, в который я забрела, был воплощением того, как священникам представлялась Геенна. Он был именно тем, что я искала.

Конечно, можно было пойти в «Уголок Данте» – питейное заведение ведающих, но там шанс встретить кого-то знакомого был бы слишком велик, поэтому я оказалась в безымянной дыре в доках.

Первый реакцией было желание развернуться из уйти, особенно когда я поняла, как много людей было в маленьком душном помещении. Но по возвращении в Академию непременно вернулись бы и мысли о смерти Тадди. Этого я допустить не могла.

Мне потребовалась изрядная выдержка, чтобы протиснуться через дурно пахнущие тела к стойке. Кабатчик, чьё прокопчённое солнцем лицо было изрыто оспинами, грозно выплюнул:

– Чего надо, милочка?

– Самое крепкое, что у вас есть, – пробормотала я.

– Чего-чего?! – не расслышав меня, мужчина тут же отвлёкся на шум за моей спиной. – Эй, Орвино, ещё раз ударишь по столу, я твоим лицом его вытру! Понял?! Так чего тебе налить?

Я не сразу поняла, что последний вопрос снова был обращён ко мне и, окончательно растеряв весь настрой, тихо попросила:

– Бокал вина.

Кабатчик неодобрительно цокнул языком: видимо, вино здесь было не самым популярным напитком, – но всё-таки извлёк из-под стойки мутную запылённую бутылку.

– Ну, держите! – он небрежно подвинул ко мне стакан и до краёв наполнил его вином странного ржавого оттенка. – Три медяка.

Я слишком поздно вспомнила, что так и не успела обменять деньги.

– М-м-м… Вы британские пенсы принимаете?

– Чего?! – кабатчик уже было потянулся, чтобы забрать кружку, как к стойке подскочил высокий мужчина в белой рубашке с нахально распахнутым воротом. – Поэт? А тебе чего опять надо?

– Я заплачу за синьорину, – мужчина кинул на стойку три медных чентезимо.