Но что, если бы я согласилась стать ассистентом Санторо в тот вечер после наречения? Тадеуш сам говорил, что мог выбрать другое направление, если бы я хотела стать профессором. Что, если бы он остался в живых, пройди я по его пути?

Я покачала головой, не позволив чёткому итогу размышлений сформироваться в голове, и двинулась вслед за Джиованни по скрипучей деревянной пристани в глубь города. А там, в башне, меня ждало тело Тадеуша… И отец.

Я не знала, что сказать ему при встрече. Он всегда воспитывал во мне силу воли. Злился, если видел слёзы или хоть какие-то чувства. «Как он хочет, чтобы я реагировала на смерть брата? Молча и с достоинством?..» Да, папа наверняка желал от меня именно такой реакции, но я всегда его подводила.

«А он? Каково ему потерять любимого ребёнка?» Мне сложно было представить слёзы горя на глазах отца. По крайней мере, не при мне.

Я не сразу заметила, что мы с профессором дошли уже до площади Сан-Марко. Как и всегда на закате, она была полна людей.

– Не вздохнуть… – слова вырвались, хоть я и не хотела их произносить.

– Прошу прощения?.. – Джиованни удивлённо поправил очки на носу.

– Мысли вслух. Не обращайте внимания.

Профессор понимающе кивнул и ускорил шаг. Я даже подумала, что он понял, как мне неуютно на площади.

Ужасно не хотелось, чтобы о моих слабостях кто-то знал, и я была благодарна Джиованни за то, что он не стал вдаваться в расспросы.

Нелюбовь к людской толчее была со мной с самого детства. «Хотя… почему нелюбовь. Возможно, я обожала бы быть среди людей. Я бы хотела». Но стоило оказаться в толпе или под взглядом многих глаз, как неконтролируемая паника поглощала разум. И сколько бы я ни пыталась вспомнить причины такой реакции, всегда натыкалась на стену, которая отгораживала ранние детские воспоминания от тех, что пришли со мной во взрослую жизнь.

– Смотрите…

– Эка вышагивает! Глядит свысока, будто лучше нас…

У меня не было привычки прислушиваться к чужим разговорам, тем более в Венеции, где гомон голосов смолкал только по ночам. Да и в речи смешивалось слишком много языков. Я знала и английский, и итальянский, но их сочетание порой всё ещё вводило меня в ступор. Однако в этот раз что-то было не так. От шепотков вокруг по спине поползли мурашки. Я стала замечать всё больше взглядов, направленных на нас с профессором Калисто, и не могла понять, чем они были вызваны.

Компания из нескольких женщин в модных платьях перешёптывалась. Они прикрывали лица веерами, и слов было не разобрать. Взгляды, обращённые на Джиованни, казались испуганными, ненавидящими и настороженными. Представители рабочего класса не скрывались вовсе – я с удивлением заметила, как на нас указывают пальцем:

– Да нормально выглядит…

– Что ж нормального?! Он хаос во плоти!

Не выдержав повышенного внимания, я решилась задать Джиованни вопрос:

– Почему все так смотрят на нас?

– На меня, – быстро ответил он. – Цвета Академии в одежде привлекают внимание. В связи с последними событиями это логично.

«С последними событиями?.. – не поняла я. – Что же ещё могло произойти за год?»

Пересилив себя, я огляделась и с удивлением поняла, что студентов Академии на площади не было. Ни одного человека в знакомой синей форме, хотя занятия уже должны были закончиться. «Да что происходит?!»

– Я год была на пустошах и не читала ни единой газеты, – осторожно начала я, стараясь больше не смотреть по сторонам так явно. – Что произошло за это время?

Женщина с ребёнком на руках отшатнулась, когда Джиованни прошёл мимо неё.

– Боюсь, сейчас не лучшее время для рассказа, – ответил ведьмак, с грустью глядя на младенца, заплакавшего от резкого движения матери. – Многое изменилось, и наше положение снова стало шатким.