Твою мать…

–Все, Шрэк, – я с трудом освобождаю из-под одеяла руку и впиваюсь пальцами в толстый загривок. Оторвав голову от подушки, шиплю в наглую морду: – Ты покойник! Убью!

И тут же получаю мокрым языком по губам.

Тьфу! Чтоб тебя самого по утрам целовали любители лизать собачьи яйца!

– Ма-ать! Забери от меня свое чудовище, не то я за его жизнь не отвечаю! Еще раз, Шрэк, так сделаешь, – сажусь в кровати, поднимая пса перед собой под толстые лапы, – и я тебя кастрирую, клянусь! И не улыбайся мне, я зол!

Раздается стук каблуков, недовольное покашливание, и сама Людмила Карловна Артемьева, собственной родительской персоной, как всегда стройна и безупречна, даже в субботнюю рань с макияжем и прической, появляется на пороге моей комнаты, картинно упирая кулак в бок.

– Свое чудовище? – удивленно вскидывает тонкие брови. – Сынок, дорогой, а не ты ли три года назад принес это чудовище в наш дом, представив всем как нового принца Чарльза? Или я запамятовала?

Мне лень вставать, я вернулся из клуба в четыре утра, бульдог сам не уйдет, и я смотрю на мать с мольбой.

– Какая разница, Ма? Ты же его кормишь, значит, он твой! И потом, кто знал, что маленькая симпатичная зверюга превратится в такого людоеда? Ну, ма-ам, забери! Спать же не даст! Что, тебе совсем не жалко единственного и любимого сына? А как же чуткое материнское сердце?

Я стараюсь быть убедительно-несчастным, и мать сдается. Проходит в комнату и ловит пса за ошейник.

– Ну, знаешь ли, – ворчит, пытаясь вывести упирающегося Чарли за собой вон. – Я вот, может, тоже не знала, что ты из симпатичного рыжего карапуза превратишься в детину выше меня ростом и с аппетитом как у крокодила, но я же от тебя не отказываюсь. Чарлик! Тьфу на тебя! – фыркает в сердцах, когда бульдог, ловко вывернувшись из некрепкого захвата, с радостным пыхтением возвращается ко мне, вновь запрыгнув на постель и облизав лицо.

– Мам, тебе стоит плотнее завтракать. Совсем силы в руках нет.

– А тебе, Виктор, стоит чаще бывать дома. Неудивительно, что за два дня твоего отсутствия пес так по тебе соскучился. Я вот тоже соскучилась…

– Только не надо меня лизать в нос, мам!

– И не подумаю! Захочешь спать – приведешь Чарли на кухню, там я с ним справлюсь. А постель будешь стирать сам!

– Договорились, – вздыхаю я в закрывшуюся дверь и притягиваю бульдога к себе. – Все, Шрэк, ты напросился! Держись! – обещаю в оскаленную морду и начинаю бороться со зверем, посмевшим меня разбудить, дергая его за холку, уши и пузо. Бороться, пока вновь не засыпаю, обняв пса за шею и наплевав на сопящее в ухо соседство.

Ни черта себе! На часах почти три часа дня, бульдога рядом нет, я встаю и топаю босиком на кухню, пытаясь окончательно стряхнуть сон, чувствуя в желудке адский голод, а в голове тупую боль – отголосок вчерашней вечеринки. Добравшись до вожделенной кухни, открываю дверцу холодильника, отпиваю из начатого пакета молоко и откусываю от батона ветчины большой и вкусный кусок…

Уммм…

– Виктор? Кхм! Сын, я рада, что ты, наконец, проснулся, но вообще-то для начала не мешало бы поздороваться с девочками, ты тут не один.

Мать. На невысоком подиуме широкой кухни, за большим столом со своими моделями. Пьет чай и смотрит на меня. Точнее, смотрят на меня. Все шестеро пар глаз.

– Э-э, привет, мам. Привет, девочки, – я поворачиваюсь к гостьям и послушно скалюсь, салютуя компании пакетом с молоком, стараясь не подавиться. – Как оно ничего? Сейчас, еще раз откушу, – показываю взглядом на ветчину в своих руках, – и уберусь. Надеюсь, никто не против? Очень уж есть хочется.