– С ног до головы объят я страстями и грехами, опутан гордостью и тщеславием, – признавался сам себе Михаил, стоя перед лицом всемогущего Творца, – я нахожусь в плену своих пороков, и за то несу на себе печать нечестивца. Прими же, Господи, прошение оскверненных и нечистых уст моих, недостойного и неосмысленного раба Твоего, приближающегося ко аду. Окончательно ослеплен я сластолюбием, и даже после милосердного наказания твоего за грехи мои не могу избежать я упоения страстями, оттого, наверное, сердце мое стало бесчувственным и лукавым. Стараюсь казаться благочестивым и праведным, а в мыслях своих утопаю в грязнейших пороках и низости. Молюсь о спасении и жизни вечной, а сам чураюсь добродетелей и стремлюсь ко злу. Всю жизнь свою я стремился ко греховным идеалам и удовлетворял ничтожные мирские потребности, чем снискал себе славу грешника. И не простятся мне на Страшном суде все поступки мои и мысли мои и те грехи, что снесу я на плечах своих прямо в ад. Я смеюсь над тем, что лишь рыдания и плача достойно, и горжусь тем, в чем лишь позор и стыд. И связан я по рукам и ногам, опутан узами своих хотений и самых низких и недостойнейших желаний своих. Я скорблю о том, что оторвал от меня Господь, что должно было оторвать, и не благодарю господа за Его великие добродетели. Я недостойный раб, потерявший душу свою в черной пелене беззаконий мыслей своих. И теперь лишь великий страх объемлет тело мое и грешную мою душу. Страх и боязнь кары небесной пугают меня, ибо вижу я, что неспособен я к добру божескому, что противны моему естеству чистейшие помыслы, что сластолюбие тела моего, мечущего меня к погибели, сильнее благости небесной и родника животворящей молитвы. И от всех грехов моих открылись душевные раны мои и источают они лишь зловоние и смрад. Ежедневно и ежечасно обманываю я себя обещаниями покаяться, и до сих пор не каюсь, хотя знаю, что лишь помысливший худое уже совершил его, но продолжаю мыслить о худом. Чем смогу оправдаться я перед лицом Всемогущего, как спасусь и припаду к милости его я, нечестивый?

Так, стоя в храме, признавался и каялся Михаил перед лицом Господа в своей греховности, впервые осознавая ее так ярко и реалистично.

Множество раз бывал Михаил в церкви и неоднократно присутствовал на богослужениях, но никогда еще до этого не молился он всей душой, но лишь показательно, телом и разумом, заменяя внутреннюю молитву внешней, не каялся, но лишь делал вид.

После воспоминания о сотворении мира и грехопадении прародителей, богослужение привело молящихся к сознанию их грехов как общей болезни всего человечества и необходимости молиться о спасении, исцелении от греховных недугов и помиловании.

Смиренно стоял Михаил перед образами и, не отрывая взгляда, смотрел на горящие церковные свечи. Их мягкий благостный свет поражал его своей чистотой и очистительным благоуханием. Словно ведомый рукою Господа стоял он и мысленно утопал в безбрежном океане церковных песнопений, от коих снисходил на него свет озарения, как вдруг на заднем плане иконостаса открылось ему видение. Сквозь святые и лучезарные лики икон Гаврилов отчетливо увидел себя и свою греховную жизнь. Темной рекою текла она на светлом экране иконостаса, фрагмент за фрагментом, кадр за кадром, и было видно не только внешнюю, но и внутреннюю, духовную жизнь его и все греховные мысли, желания и поступки, все тайны и глубинные помыслы предстали в открытом виде, и оттого казались они еще более чудовищными. Чистая вначале, линия жизни постепенно тускнела и темнела, приобретая все более и более непотребный вид.