Стараясь никому не мешать, Михаил осторожно прошел в среднюю часть храма и, встав почти напротив алтаря, который скрывался от взоров за Царскими вратами иконостаса, привычно поклонился мощам святых угодников, расслабился, затем закрыл глаза и опустил голову. Сам не зная почему, Михаил предпочитал именно это место в храме, где по возможности старался располагаться во время богослужений. С этого места он мог хорошо видеть и алтарь, и чтецов, поющих на клиросе, и священника, открывавшего в положенное время Царские врата, знаменующие то, что человеку когда-то было предназначено пребывание в раю, и закрывающего их в знак того, что двери Рая закрылись для согрешивших прародителей. И теперь со страхом божиим стоя на том месте, где последний раз он находился ровно один год назад, Михаила уже ничто не могло отвлечь от целенаправленного погружения в молитву.

Сразу после начала моления Гаврилов переставал думать обо всем мирском и суетном и даже не замечал того, что его окружают несколько десятков человек, находившихся вместе с ним в храме. В этот момент он думал только о Боге и своими помыслами старался угодить лишь Ему. Он мысленно каялся, хвалил Бога и просил прощения за грехи свои.

Наконец, распахнулись Царские врата, священник в сопровождении диакона со свечой начал кадить алтарь, и по церкви разнесся приятный запах фимиама.

Михаил открыл глаза и почувствовал, как благостно и спокойно становится на душе, как сознание очищается от всего дурного и суетного и как мысли его наполняются божественной радостью.

Шестой раз присутствовал Михаил на великой вечерне, являющейся началом суточного круга церковных служб, и каждый раз он чувствовал и наслаждался божественным постоянством, отточенным веками, и осознание того, что в каждой православной церкви во все времена в это же самое время проходила и будет проходить одна и та же служба, приводило его в восторженно-умилительное состояние. Гаврилов понимал значение службы и всецело переносился в мыслях своих вместе с молитвой в ветхозаветные времена, вспоминая о блаженном пребывании в Раю наших прародителей, об их нуждах и скорбях по грехопадении, о вере ветхозаветного человека в искупление рода человеческого крестной смертью Единородного Сына Божия. В мыслях своих Михаил всячески старался соответствовать тому настрою, что рождала в нем великая вечерня.

– Востаните! Господи, благослови! – возвестил диакон.

– Слава Святей и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице всегда, ныне и присно и во веки веков, – пропел иерей.

– Аминь, – ответил ему хор.

– Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу. Приидите, поклонимся и припадем Христу, Цареви нашему Богу. Приидите, поклонимся и припадем самому Христу, Цареви и Богу нашему. Приидите, поклонимся и припадем к Нему, – послышалось из алтаря.

За этим призывом последовало пение 103-го предначинательного псалма, прославляющего Творца, его Всемогущество и Любовь и те времена, когда первых людей в Раю постоянно озарял свет Боговедения и живила благодать Святого Духа.

Михаил достал из кармана книжку, купленную в этом же храме шесть лет назад, и начал следить глазами и шевелить губами, стараясь петь одновременно с хором:

– Благослови, душе моя, Господа. Господи, Боже мой, возвеличился еси зело. Во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простираяй небо, яко кожу. Покрываяй водами превыспренняя Своя, полагаяй облаки на восхождение Свое, ходяй на крилу ветреню. Творяй ангелы Своя – духи и слуги Своя – пламень огненный…

Хорошо пели на клиросе, а чистые звуки божеских голосов разлетались по церкви до самого купола и умножались многократно. Замечательная акустика храма отражала голоса молящихся и поющих во славу Божию, прославляющих силу Спасителя, благостно заполняя души рабов Божиих и лаская слух верных сынов Его.