Краем воспаленного сознания Михаил отметил, что и внутри изба осталась прежней: все тот же резной старинный фамильный буфет, простые, но добротные занавески на окнах, печи и дверных проемах, тканая дорожка на полу. А с видимой от двери противоположной стены избы смотрели на него старые групповые фотографии выпускников местной школы, учителем которой была когда-то его любимая бабушка. На самом почетном месте висела почти совсем выцветшая фотография молодого деда рядом с пожилым мужчиной-профессором: «Надо бы оцифровать фото, вот бабушка обрадуется», – уж совсем не к месту пронеслось в голове мужчины.

– А я в печь чугунок с кислыми щами поставила. – Продолжала отчитываться перед внуком вполне живая бабушка. – Пусть томятся. На обед с тобой щецами со свежей сметанкой побалуемся. Уж и не помнишь поди, как за обе щеки щи мои уплетал?

Бабушка отвлеклась от своих хлопот и пристально взглянула в глаза ошалевшему Михаилу Александровичу. Мужчина стоял, опершись на косяк двери, открыв рот, и во все глаза глядя на старую женщину.

– Тюю, какие мы стали нежные и нервные, – покачала головой и тяжело вздохнула бабушка, – ну, чего смотришь? Не веришь что ль, что я это? – И вдруг озорно подмигнула. – А помнишь, как сказки мои слушал, да всему верил, о чем в них говорится?

Будто помимо воли, в памяти Михаила всплыли давние детские бабушкины сказки, которые они слушали вместе с маленькой соседкой. Вот малышка-девочка сидит рядом с ним, десятилетним, но уже почти взрослым по сравнению с ней, и пугливо прижимается к его боку, когда бабушка читает им сказку про Змея-Горыныча. «Ты чего? Горыныча испугалась? – В воспоминаниях спрашивает Миша девчушку. – Сейчас Иван Царевич его мечом победит, а если не сумеет, я и сам с ним расправлюсь!» – Смело обещает мальчик. Пятилетняя соседка с восторгом смотрит на героя-Мишу, а он, гордый, просит бабушку продолжать сказку.

– Вспомнил. – Удовлетворенно кивает головой сегодняшняя бабушка. – А чего же сейчас сказок бегаешь? Напрасно… А помнишь, как ты называл нашу соседку Норушкой? Мышка-норушка. А ведь она и без тебя часто ко мне прибегала сказки слушать. За вторую внучку мне была. И по дому помогала, и совета моего во всем спрашивала. Да все книжки мои просила почитать. У них-то дома книг не было. А в школе таких интересных книжек, как у меня, так и, отродясь, не водилось. Уж кому как не мне знать. Всю жизнь я детишкам отдала. Но и они меня никогда не забывали, это уж грех жаловаться. И заходили часто, и письма от многих получала, кто уезжал после школы отсюда. Да-а-а, жизнь она такая, кого куда надо, туда и поставит. И чего только на свете не бывает. Вот, с тобой сподобились свидеться. Так и радоваться надо. А ты – в молчанку играть. Иди, иди, садись, чаевничать будем.

Бабушка подошла к внуку, взяла его за руку и почти силой усадила на деревянный табурет на «его» место, которое сама никогда не занимала. Поставила перед ним чашку с дымящимся смородиновым взваром и положила на тарелку плюшку. С первым глотком «бабушкиного чая» волна покоя и детского восторга будто прокатилась по всему телу мужчины. Он с радостью узнавания теперь жадно вглядывался в морщинистые руки, родное лицо и лучистые, всегда добрые и немного озорные глаза своей любимой бабушки. А она все хлопотала и хлопотала вокруг него, стараясь повкуснее накормить внучка, то подкладывая ему плюшек, то пододвигая малиновое варенье. А Михаила вдруг будто прорвало: он все рассказывал и рассказывал о себе, о своей жизни уже без бабушки, о своих успехах и неудачах, надеждах и разочарованиях. Бабушка слушала внимательно, то качая головой, то радостно улыбалась, то вздыхая. Особенно огорчил ее последний рассказ внука, как подло и внезапно предали его любимые им люди. Как не знает он, что будет сейчас делать, как жить дальше.