Подняв бокал, Эш разглядывал на свет янтарные переливы содержимого.

– Кто пьет крафтовое пиво под стремным названием «Дикий вепрь Бесси»?

– Ты, надо думать.

– Исключительно из любознательности. – Он сделал глоток. – Знаешь, неплохо. Тебе следует подавать у себя пиво.

– У меня пекарня.

– И что с того?

Люк со смешком попробовал свой «Забористый хмель».

– И переименоваться в «Бухло и Бриоши».

– От посетителей не будет отбоя. И спасибо за сегодня, Люк. Знаю, тебе нужно глазуровать капкейки.

– Денек отдохнуть от плиты не помешает. Я подумываю открыть второе заведение.

– Ты мазохист.

– Возможно. Только последние полтора года мы тут всем надрали задницу, так что я присматриваю еще одно помещение, главным образом в Сохо.

– Если нужна финансовая помощь…

– Не в этот раз. Но если бы ты не помог поначалу, я бы не думал сейчас о расширении. Так что, если я запущу второе заведение и по ходу дела надорвусь, моя смерть будет на твоей совести.

– На поминках мы подадим твой фирменный вишневый пирог. – На память сразу пришел Оливер, и Эш отхлебнул пива. – Его мать хочет волынщиков.

– Вот блин.

– Не знаю, что ей взбрело, но она уперлась. Я уступил, иначе она, чем черт не шутит, пожелает оружейный салют или погребальный костер. С нее станется, потому что она совсем не в себе.

– Ты все порешаешь.

Это уже практически стало семейным девизом, подумалось ему. «Эш порешает».

– Пока не отдадут тело, все в подвешенном состоянии. Но даже когда похороны пройдут, это не кончится. Все закончится, только когда мы выясним, кто его убил и почему.

– Копы, вероятно, напали на след. Только они вряд ли скажут.

– Не думаю. Уотерстоун, по крайней мере, в глубине души считает, что это я. Его смущает сам факт нашего знакомства с Лайлой.

– Знай он тебя лучше, понял бы, что тебе нужны ответы – потому что все вокруг донимают тебя вопросами. У меня, кстати, он тоже есть. Как она из себя, эта любительница подглядывать в чужие окна?

– Она называет это иначе – человеческим интересом. И знаешь, в ее изложении это звучит убедительно.

– Представляю.

– Ей нравится наблюдать за людьми и общаться с ними. Это странно, потому что она – писатель, а значит, большую часть времени проводит в одиночестве. Но это монтируется с хаусситтингом. Она проводит время в чужом пространстве, заботится о нем. Она участливая.

– И в чем именно это проявляется?

– Она заботится о жилье, имуществе, питомцах. Она и ко мне проявила участие, хотя совсем не знала. Она… открытая. А открытым людям порой прилетает в жизни.

– Тебя к ней тянет, – заметил Люк. – Она красотка, да?

– Вовсе нет. Она интересная и более чем приличная женщина. Я хочу ее написать.

– Ну, точно тянет.

– Думаешь, меня тянет к каждой, которую пишу? Тогда бы я не вылезал из отношений.

– Тебя просто обязано к ним тянуть, иначе ты не стал бы их рисовать. И она красотка, да?

– Недурна. Хорошее лицо, чувственный рот, волосы цвета темного шоколада мокко, который ты подаешь в пекарне. А глаза – да. Цыганские, влекущие, что так контрастирует с ее открытостью и здравым смыслом.

– Как ты ее представляешь? – поинтересовался Люк, который был в курсе творческих методов Эша.

– Красное платье, пышная юбка, вполоборота, на фоне цыганского табора, в лунном свете, сочащемся сквозь кроны деревьев.

Эш неторопливо достал из кармана огрызок карандаша, который всегда носил с собой, и быстро набросал на салфетке лицо Лайлы.

– Как-то так.

– Красотка, хотя сразу не скажешь. Попросишь ее позировать?

– По-моему, не стоит. – В ответ на недоуменный взгляд Люка он пожал плечами. – Это не аргумент, когда речь идет о работе, просто ситуация… неловкая. Это она так выражается – неловкая. По мне, так это просто чертов кошмар.