В проеме, заполняя его почти целиком, стояло Нечто.

Это не был Смотритель из плана в его окончательном виде. Это было нечто более примитивное, более… сырое. Гуманоидная фигура ростом под три метра, но лишенная изящества. Казалось, она была слеплена из кусков влажной, темной глины, пронизанной выступающими фрагментами черного, тусклого металла и острыми обломками кости или хитина. Голова была бесформенным наростом без видимых глаз, только с несколькими глубокими щелями, из которых сочилась липкая слизь. Руки (если это можно было назвать руками) представляли собой массивные дубины из сплавленной плоти и металла, заканчивающиеся клешнями из ржавых пластин. Ноги были короткими, столбообразными. Все тело существа пульсировало и подрагивало, как желе. От него исходило то самое шипение – звук, производимый множеством крошечных клапанов и пор на его поверхности, выпускавших струйки пара и слизи.

Оно замерло в дверях, его «голова» медленно поворачивалась, сканируя камеру. Щели-глаза остановились на Ариадне.

Ариадна застыла. Ледяной ужас сковал ее. Это было воплощение кошмара, слепленное из грязи и боли. Ее разум отказывался воспринимать его реальность. Но оно было здесь. И оно видело ее.

Существо издало низкий, булькающий звук, похожий на рычание, выходящее из-под воды. Оно шагнуло внутрь. Огромная клешня протянулась к ней, медленно, неумолимо. Запах гнили и озона стал невыносимым.

В тот момент инстинкт пересилил паралич. Ариадна вскрикнула – не крик страха, а дикий, первобытный вопль выживания – и бросилась не назад, а вперед, под протянутую клешню. Она проскользнула между массивных ног чудовища, ощущая жар и влажность, исходящие от его тела, и выкатилась в проем, за пределы своей каменной утробы.

Она оказалась в коридоре. Длинном, извилистом, выдолбленном в той же пульсирующей, светящейся зеленовато-желтым светом породе. Воздух вибрировал от гула, который теперь был громче, мощнее. Откуда-то издалека доносились те самые неясные звуки – стоны, скрежет, щелчки, сливавшиеся в жуткую симфонию этого места. Коридор тянулся в обе стороны, теряясь в мерцающей полутьме.

За спиной раздалось громкое, яростное шипение и тяжелый топот. Чудовище развернулось, выходя из камеры. Его щели-глаза нашли ее. Оно двинулось за ней, тяжелое, неспешное, но неотвратимое.

Ариадна вскочила на ноги. Выбора не было. Она рванула вправо, в глубь неизвестного, сжимая в руке окровавленный костяной шип – единственную ниточку надежды в каменных кишках живого астероида, плывущего сквозь бездну. Ее каменная утроба осталась позади, но истинный ужас только начинался. Она бежала, а за ней, как воплощение кошмарной реальности, неумолимо приближалось шипящее нечто из глины и металла, и стены вокруг пульсировали в такт безумному сердцу Собирателя.

Адреналин гнал кровь по венам, заглушая боль и усталость. Ариадна мчалась по коридору, подпрыгивая на неровностях влажного, пульсирующего под ногами "пола". За спиной нарастал тяжелый топот и неумолчное, яростное шипение. Она не оглядывалась. Одно неверное движение – и клешни из глины и ржавого металла сомкнутся на ней.

Коридор был не просто туннелем. Он был живым. Стены дышали. Складки плоти-камня расширялись и сжимались с тихим хлюпающим звуком. Фосфоресцирующие прожилки на стенах пульсировали в такт общему гулу, отбрасывая жуткие, пляшущие тени, которые казались самостоятельными сущностями, готовыми оторваться от поверхности и наброситься. Воздух был насыщен влажностью и густой смесью запахов: прелой органики, химической горечи, озоном, как после грозы, и всепроникающей сладковатой нотой гниющей плоти. Откуда-то сверху капала та же светящаяся слизь, что была в ее камере, оставляя на полу мерцающие лужицы.