Оружие. Мысль пронеслась, как искра. Хрупкое, примитивное, но что-то. Шанс. Хотя бы на самооборону.

Она подползла к твари. Запах тления был сильнее. Игнорируя отвращение, она схватилась за обломок. Он сидел крепко. Она потянула, скрутила, уперлась ногой в панцирь. Хитин хрустнул, и обломок с треском вырвался, чуть не порезав ей ладонь. Она сжала его. Он был холодным, гладким, идеально ложился в руку. Один конец был острым, как шило, другой – обломанным, но тоже достаточно острым. Кость? Или что-то иное? Неважно. Это была ее первая, крошечная победа над безымянным ужасом этого места. Искра надежды в кромешной тьме.

Ариадна прислонилась к стене, сжимая в потной ладони костяной осколок. Онемение от укола медленно отступало, сменяясь нарастающей усталостью. Вибрация под полом ощущалась сильнее, как будто гигантский механизм (или орган) где-то в недрах этого кошмара набирал обороты. Светящаяся слизь на стенах пульсировала в такт, отбрасывая жуткие, пляшущие тени. Запахи – плесени, химикатов, тления и той питательной слизи – смешались в удушливую смесь.

Она осмотрела камеру призрачным светом. Три стены были сплошными, гладкими, без видимых выходов. Но в четвертой, противоположной нише с мертвым существом, был участок, который казался… другим? Более неровным, с глубокими, вертикальными складками. Она подползла ближе, костяной шип наготове. Да, это не была гладкая, пульсирующая поверхность. Это напоминало… занавес? Или огромные, сомкнутые створки из того же кожисто-каменного материала. Стык между ними был почти незаметен, но он был.

Выход? Сердце учащенно забилось. Или вход для следующего щупальца?

Она прижала ухо к складчатой поверхности. Гул был громче, но сквозь него она уловила другие звуки. Глухие, отдаленные. То ли стоны, то ли скрежет, то ли непонятные щелчки. Звуки, идущие извне. Из чего-то большего, чем ее мокрая, светящаяся каменная утроба.

Надежда и страх схлестнулись в ней. Оставаться здесь означало ждать следующего визита щупалец, следующей порции слизи, медленного растворения в этом живом кошмаре. Попытаться выйти – значит столкнуться с неизвестностью, которая, судя по звукам, кишит ужасом.

Ариадна сжала костяной шип так, что суставы побелели. Силы возвращались, подпитанные отвратительной слизью и адреналином страха. Разум, отточенный годами научной работы, лихорадочно анализировал. Створки. Стык. Механизм открытия? Автоматический? Руководствуется сигналами существа? Или…

Она осмотрела место стыка. Ни ручек, ни панелей. Только гладкая, упругая поверхность. Она ткнула в нее острым концом шипа. Материал поддался чуть легче, чем ожидалось, но не прорвался. Из прокола выступила капля прозрачной, маслянистой жидкости без запаха. Створки не шелохнулись.

Давление? Температура? Биометрический сенсор? Все варианты казались одинаково безнадежными. Отчаяние начало подниматься, холодной волной. Она прислонилась лбом к прохладной поверхности створок. И тут почувствовала. Не звук. Вибрацию. Отличную от общего гула. Быструю, ритмичную, идущую не из глубин, а… снаружи? Что-то приближалось. Что-то двигалось по ту сторону.

Ариадна отпрянула, прижавшись спиной к противоположной стене, шип направлен на створки. Сердце колотилось, как бешеное. Звуки снаружи стали отчетливее. Не стоны. Металлический скрежет, как будто что-то большое и тяжелое волочится по камню. И… тихое, многоголосое шипение, похожее на звук выходящего пара, но более сложное, почти как речь, но лишенная смысла.

Складки на створках вдруг напряглись. Центральный стык начал… светиться. Тусклым красным светом, как раскаленный докрасна провод. Он прочертил вертикальную линию от пола до потолка. Затем, беззвучно, без скрипа, створки начали расходиться. Внутрь камеры хлынул поток воздуха – более холодный, несущий букет новых, омерзительных запахов: гниющего мяса, озона, кислой органики и чего-то невыразимо чужого. Свет извне был чуть ярче, но не менее жутким – мерцающим, зеленовато-фиолетовым, отбрасывающим длинные, искаженные тени.